В это время из-за туч выглянула луна, и Моррель увидел, как на крыльцо вышел Вильфор в сопровождении человека в черном. Они сошли по ступеням и направились к аллее. Едва они сделали несколько шагов, как в человеке, одетом в черное, Моррель узнал доктора д’Авриньи.
Видя, что они направляются в его сторону, Моррель невольно стал пятиться назад, пока не натолкнулся на ствол дикого клена, росшего посередине кустарника, и здесь он принужден был остановиться.
Вскоре песок перестал хрустеть под ногами Вильфора и доктора.
— Да, дорогой доктор, — сказал королевский прокурор, -действительно Господь прогневался на нас. Какая ужасная смерть! Какой неожиданный удар! Не пытайтесь утешать меня, рана слишком свежа и слишком глубока. Умерла, умерла!
Холодный пот выступил на лбу Максимилиана, и зубы у него застучали. Кто умер в этом доме, который сам Вильфор считал проклятым?
— Дорогой господин де Вильфор, — отвечал доктор таким голосом, от которого ужас Морреля еще усилился, — я привел вас сюда не для того, чтобы утешать, совсем напротив.
— Что вы хотите этим сказать? — испуганно спросил королевский прокурор.
— Я хочу сказать, что за постигшим вас несчастьем, быть может, кроется еще большее.
— О Боже! — прошептал Вильфор, сжимая руки. — Что еще вы мне скажете?
— Мы здесь совсем одни, мой друг?
— Да, конечно. Но зачем такие предосторожности?
— Затем, что я должен сообщить вам ужасную вещь, — сказал доктор, — давайте сядем.
Вильфор не сел, а скорее упал на скамью. Доктор остался стоять перед ним, положив ему руку на плечо.
Моррель, похолодев от ужаса, прижал одну руку ко лбу, а другую к сердцу, боясь, что могут услышать, как оно бьется.
"Умерла, умерла!" — отдавался в его мозгу голос его сердца.
И ему казалось, что он сам умирает.
— Говорите, доктор, я слушаю, — сказал Вильфор, — наносите удар, я готов ко всему.
— Разумеется, госпожа де Сен-Меран была очень немолода, но она отличалась прекрасным здоровьем.
В первый раз за десять минут Моррель вздохнул свободно.
— Горе убило ее, — сказал Вильфор, — да, горе, доктор. Она прожила с маркизом сорок лет…
— Дело не в горе, дорогой мой Вильфор, — отвечал доктор. — Бывает, хоть и редко, что горе убивает, но оно убивает не в день, не в час, не в десять минут.
Вильфор ничего не ответил, он только впервые поднял голову и испуганно взглянул на доктора.
— Вы присутствовали при агонии? — спросил д’Авриньи.
— Конечно, — отвечал королевский прокурор, — ведь вы же мне шепнули, чтобы я не уходил.
— Заметили вы симптомы болезни, от которой скончалась госпожа де Сен-Меран?
— Разумеется, у маркизы было три припадка, один за другим через несколько минут, и каждый раз с меньшим промежутком и все тяжелее. Когда вы пришли, она начала задыхаться, затем с ней сделался припадок, который я счел просто нервным. Но по-настоящему я стал беспокоиться, когда увидел, что она приподнимается на постели с неестественным напряжением конечностей и шеи. Тогда по вашему лицу я понял, что дело гораздо серьезнее, чем я думал. Когда припадок миновал, я хотел поймать ваш взгляд, но вы не смотрели на меня. Вы считали ее пульс, и уже начался второй припадок, а вы так и не повернулись ко мне. Этот второй припадок был еще ужаснее: те же непроизвольные движения повторились, губы посинели и стали дергаться. Во время третьего припадка она скончалась. Уже после первого припадка я подумал, что это столбняк; вы подтвердили это.
— Да, при посторонних, — возразил доктор, — но теперь мы одни.
— Что же вы собираетесь мне сказать?
— Что симптомы столбняка и отравления растительными ядами совершенно тождественны.
Вильфор вскочил на ноги, но, постояв минуту неподвижно и молча, он снова упал на скамью.
— Господи, доктор, — сказал он, — вы понимаете, что вы говорите?
Моррель не знал, сон ли все это или явь.
— Послушайте, — сказал доктор, — я знаю, насколько серьезно мое заявление и кому я его делаю.
— С кем вы сейчас говорите: с должностным лицом или с другом? — спросил Вильфор.
— С другом, сейчас только с другом. Симптомы столбняка настолько схожи с симптомами отравления растительными веществами, что, если бы мне предстояло подписаться под тем, что я вам говорю, я бы поколебался. Так что, повторяю вам, я сейчас обращаюсь не к должностному лицу, а к другу. И вот, другу я говорю: я три четверти часа наблюдал за агонией, за конвульсиями, за кончиной госпожи де Сен-Меран, и я не только убежден, что она умерла от отравления, но могу даже назвать, да, могу назвать тот яд, которым она отравлена.
— Доктор, доктор!
— Все налицо: сонливость вперемежку с нервными припадками, чрезмерное мозговое возбуждение, онемение центров. Госпожа де Сен-Меран умерла от сильной дозы бруцина или стрихнина, которую ей дали, может быть, и по ошибке.
Вильфор схватил доктора за руку.
— О, это немыслимо! — сказал он. — Это сон, Боже мой, это сон! Ужасно слышать, как такой человек, как вы, говорит такие вещи! Заклинаю вас, доктор, скажите, что вы, может быть, и ошибаетесь!
— Конечно, это может быть, но…
— Но?
— Но я не думаю.
— Доктор, пожалейте меня; за последние дни со мной происходят такие неслыханные вещи, что я боюсь сойти с ума.
— Кто-нибудь, кроме меня, видел госпожу де Сен-Меран?
— Никто.
— Посылали в аптеку за каким-нибудь лекарством, не показав мне рецепта?
— Нет.
— У госпожи де Сен-Меран были враги?
— Я таких не знаю.
— Кто-нибудь был заинтересован в ее смерти?
— Да нет же, Господи, нет. Моя дочь — ее единственная наследница, Валентина одна… О, если бы я мог подумать такое, я вонзил бы себе в сердце кинжал за то, что оно хоть миг могло таить подобную мысль.
— Что вы, мой друг! — в свою очередь воскликнул д’Авриньи. — Боже меня упаси обвинять кого-нибудь. Поймите, я говорю только о несчастной случайности, об ошибке. Но случайность или нет — факт налицо, он подсказывает моей совести, и моя совесть требует, чтобы я вам громко заявил об этом. Наведите справки.
— У кого? Каким образом? О чем?
— Скажем, не ошибся ли Барруа, старый лакей, и не дал ли он маркизе какое-нибудь лекарство, приготовленное для его хозяина?
— Для моего отца?
— Да.
— Но каким образом могла бы госпожа де Сен-Меран отравиться лекарством, приготовленным для господина Нуартье?
— Очень просто: вы же знаете, что при некоторых заболеваниях лекарствами служат яды; к числу таких заболеваний относится паралич. Месяца три назад, испробовав все, чтобы вернуть господину Нуартье способность двигаться и дар речи, я решил испытать последнее средство. И вот уже три месяца я лечу его бруцином. Таким образом, в последнее лекарство, которое я ему прописал, входит шесть центиграммов бруцина; это количество безвредно для парализованных органов господина Нуартье, который к тому же дошел до него последовательными дозами, но этого достаточно, чтобы убить всякого другого человека.
— Да, но комнаты госпожи де Сен-Меран и господина Нуартье совершенно между собой не сообщаются, и Барруа ни разу не входил в комнату моей тещи. Вот что я вам скажу, дорогой доктор. Я считаю вас самым знающим врачом, а главное — самым добросовестным человеком на свете, и во всех случаях жизни ваши слова для меня — светоч, который, как солнце, освещает мне путь. Но все-таки, доктор, все-таки, несмотря на всю мою веру в вас, я хочу найти поддержку в аксиоме: "Errare humanum est"[4].
— Послушайте, Вильфор, — сказал доктор, — кому из моих коллег вы доверяете так же, как мне?
— Почему вы спрашиваете? Что вы имеете в виду?
— Позовите его, я ему передам все, что видел, все, что заметил, и мы произведем вскрытие.
— И найдете следы яда?
— Нет, не яда, я этого не говорю, но мы констатируем раздражение нервной системы, распознаем несомненное, явное удушение, и мы вам скажем: дорогой господин Вильфор, если это была небрежность, следите за вашими слугами, если ненависть — следите за вашими врагами.