Карваль попытался вырваться, но бретонец ухватил его одной рукой и прижал к земле.
— Кернан! — шептал Карваль прерывающимся голосом. — Пощади! Я богат, у меня есть золото; я дам тебе много золота, очень много! Пощади! Пощади!
— Пощадить тебя, несчастный?! — воскликнул Кернан страшным голосом. — Тебя, который своею рукой убил нашу добрую госпожу; тебя, который арестовал нашего господина и послал его на казнь; тебя, который собирался и нашу дочку отправить на гильотину! Тебя, бретонца, который предал свою веру; вора, подстрекателя, который разрушил, разорил и сжег свою страну! А?! Бог проклянет меня, если я не уничтожу тебя! Умри же!
Карваль лежал на земле, и бретонец уже занес руку с ножом, собираясь прикончить негодяя. Но его рука застыла на полпути. Его осенила внезапная мысль. Нередко во время войны те же религиозные чувства, которые поднимали на борьбу вандейских крестьян, останавливали исполнение приговора над пленными республиканцами. То же произошло и на этот раз.
Кернан поднялся и сказал:
— Ты умрешь, но не без покаяния.
Карваль с трудом разбирал его слова. Но, так или иначе, смерть отступила, и он начал слабо надеяться на спасение. Он не мог шевельнуться. Кернан приподнял его одной рукой, продолжая говорить сам с собой и не обращая внимания на негодяя:
— Да, нужно его исповедать. Я не имею права убивать его без покаяния. Но где взять священника? Все же я непременно должен разыскать его, пусть мне для этого придется возвратиться в Брест. Любого, даже продавшегося, даже богохульника. Такой будет в самый раз для этого мерзавца!
Приговаривая так, бретонец возвращался в Брест. Карваль висел на его руке неподвижной массой, и капли крови на камнях отмечали их путь.
Вскоре вдали показались городские стены, Карваль, в котором еще не умер инстинкт самосохранения, решил, оказавшись в городе, сразу же позвать на помощь, даже если это будет стоить ему жизни. Он широко раскрыл глаза и наблюдал, как крепостной вал понемногу выступает из темноты. Еще несколько шагов, и он мог предпринять последнюю попытку спастись.
В этот момент он заметил, как из ложбинки, которая перерезала проезжий тракт, вышел человек. Карваль собрал все оставшиеся силы и рванулся из объятий бретонца. С криком: «Спасите меня! Спасите меня!» он бросился по направлению к неизвестному.
Однако Кернан в два прыжка настиг Карваля. Затем, присмотревшись к человеку, который волей случая оказался на его пути, он испустил полный радости дикий крик.
— Ивна, — воскликнул он, — отец Ивна! Кто осмелится утверждать, что нет правосудия Божьего? Смотри, Карваль, вот священник.
Карваль отшатнулся.
— Ивна, — обратился к нему Кернан, — я тебя знаю. Это я спас тебя с острова Тристан. Ты священник, этот человек приговорен к смерти, исповедуй его.
— Но… — начал священник.
— Никаких возражений! Никакой пощады! Повинуйся!
Ивна начал отказываться, но Кернан занес над ним свою руку.
— Не заставляй меня прибегать к насилию! Исповедуй этого человека. Если он не сможет говорить, я помогу ему освежить память. Он убийца и вор! У него есть всего несколько минут, чтобы раскаяться, прежде чем предстать перед Всевышним.
Тогда произошло нечто ужасное. Негодяй, перед которым внезапно предстала вся его жизнь начиная с детских лет, стал бормотать невнятные признания, плакать, молить о снисхождении. Карваль сам не понимал, что он говорит. Ивна дрожал всем телом, ужас охватывал его, он едва слышал слова приговоренного, не осознавая их. В конце концов, не в силах дольше присутствовать при этой сцене, он наспех совершил отпущение грехов и побежал прочь без оглядки.
Он еще не успел добежать до ложбинки, когда ужасный крик раздался в ночи. Секунду спустя священник увидел человека с трупом другого на плечах. Он медленно подошел к прибрежным скалам и сбросил мертвеца в темные волны бухты.
Глава XVI
ДЕВЯТОЕ ТЕРМИДОРА[83]
В полночь Кернан возвратился в Ле-Порзик. Он объявил, что сейчас только убил Карваля. Мари, дрожа, скрылась в своей комнате. Как только она удалилась, бретонец схватил за руку шевалье.
— Завтра казнь, — прошептал он.
Анри побледнел.
— Да, завтра, но перед эшафотом я вырву нашего господина из рук смерти или умру!
— Я пойду с вами, Кернан, — сказал юноша.
— Напротив, нужно, чтобы вы остались, если мне суждено умереть. Мари еще ничего не знает. Бедный ребенок! Завтра она станет сиротой или ее отец вернется.
Анри было заупрямился, но рассудок, в согласии с его чувствами, повелевал ему неотлучно находиться возле своей невесты.
Ни Кернан, ни Анри не спали в эту роковую ночь. Бретонец истово молился.
Утром Кернан обнял Мари, пожал руку шевалье и направился по дороге на Рекувранс. У него не было продуманного плана. Он полагался на то, что обстоятельства сами подскажут ему план действий.
В шесть часов он вошел в город и направился к тюрьме. Два часа прошли в томительном ожидании. Он видел, как подъехала телега, выкрашенная в красный цвет. В восемь часов она выехала из ворот тюрьмы со своим грузом. И среди приговоренных находился граф де Шантелен. Повозку окружали национальные гвардейцы; погребальный кортеж направился к эшафоту.
Граф заметил Кернана в толпе. В его взгляде мелькнул немой вопрос. О чем еще мог спрашивать отец, как не о своей дочери?..
По знаку, поданному Кернаном, он понял, что она в безопасности, и улыбка заиграла на его губах. Он сложил руки в благодарной молитве.
Повозка продвигалась среди огромной толпы. Санкюлоты города, члены клубов, все отбросы общества, собравшиеся здесь, бросали в лицо приговоренным оскорбления, угрозы и грязные ругательства. Граф — аристократ и священник — вызывал самые громкие проклятия.
Кернан шел позади телеги. На повороте улицы он заметил машину смерти, до нее оставалось не более двухсот шагов.
Вдруг возникла заминка. Происходило что-то необычное, толпа заволновалась. Крики мешались с воем. Послышались слова:
— Довольно! Довольно!
— Поверните телегу!
— Долой тиранов! Долой Робеспьера! Да здравствует Республика!
Достаточно было лишь одного слова. В Париже наступило 9 термидора. Телеграф, поставленный на службу Конвенту два года назад по предложению Шапа,[84] мгновенно разнес сенсационное известие. Робеспьер, Кутон, Сен-Жюст, в свою очередь, взошли на эшафот.
Тотчас наступило отрезвление, отвращение к крови. Милосердие на миг победило гнев, и страшная повозка остановилась. Кернан тут же бросился к ней, схватил графа под одобрительные крики толпы, и полчаса спустя тот уже сжимал в объятиях собственную дочь.
В течение нескольких дней, пока не рассеялось всеобщее недоумение, вызванное событиями 9 термидора, граф и его близкие смогли покинуть страну и наконец укрыться в Англии. Бог дал этим несчастным то, что они уже и не надеялись получить.
Так заканчивается эта история — история самых жестоких дней Террора. Нетрудно догадаться, что было потом.
Свадьба Анри де Треголана и Мари состоялась в Англии, где вся семья прожила несколько лет.
Как только все эмигранты получили возможность вернуться на родину, граф одним из первых воспользовался этим. Он возвратился в поместье Шантелен вместе с дочерью, Анри и бравым Кернаном.
Здесь они зажили в счастии и спокойствии. Граф стал священником в маленьком приходе, предпочитая этот скромный сан высоким титулам, которые ему предлагали; местные рыбаки и по сей день с благодарностью и грустью вспоминают благородного отца де Шантелена.
83
Девятого термидора второго года Республики (что соответствует 27 июля 1794 года по григорианскому календарю) произошел контрреволюционный переворот. Несмотря на поддержку секций и коммуны Парижа, Максимильен Робеспьер был смещен Конвентом. Во главе противников главы Комитета общественного спасения стояли Тайен, Бийо-Варен и Лежандр. Смещение Робеспьера означало победу врагов Революции, но также и конец якобинского террора. На следующий день ведущие якобинцы были казнены.
84
Шап Клод (1763–1805) — французский физик и инженер. В 1793 году построил первую линию воздушного телеграфа, идею которого предложил французский физик Гийом Амонтон (1663–1705).