С уважением,
искренне ваши Сэмюэль Ф. Биллингтон и сын.
21 августа.
Уважаемые господа!
10 ф. мы получили, просим прислать чек еще на 1 ф. 17 ш. 9 п., которые с вас следуют, как это видно из прилагаемого счета. Товар доставлен согласно инструкциям, а связка ключей оставлена, как было указано, в передней,
С уважением,
За Картера, Патерсона и К°.
18 августа.
Сегодня я счастлива и снова пишу, сидя на нашей скамейке на кладбище. Люси опять гораздо лучше. Прошлую ночь она спала великолепно и ни разу меня не потревожила. Румянец постепенно возвращается к ней, хотя она все еще очень бледна и плохо выглядит. Если бы она была малокровной, ее состояние было бы понятно, но ведь этого нет. Она оживлена, весела и мила. Вся ее болезненная скрытность пропала, и только что она напомнила мне о той ночи (будто я нуждаюсь в напоминании) и о том, что именно здесь, на этой самой скамейке, я нашла ее спящей. Говоря это, она шутливо постучала каблуком по каменной плите:
— Бедные мои ножки тогда бы не смогли наделать столько шума! Несчастный мистер Сволс, пожалуй бы, сказал, что это оттого, что я не хотела будить Джорди.
Воспользовавшись ее разговорчивостью, я спросила, снилось ли ей что-нибудь в ту ночь. Не сразу ответив, она нахмурила брови тем милым движением, которое очень любит Артур,— я перешита привычку звать его Артуром у Люси. Потом, словно грезя наяву, она попыталась вызвать в памяти ту ночь.
— Я как будто не совсем спала; мне даже казалось, что все это было наяву. Мне почему-то вдруг захотелось прийти сюда, но почему, я не знаю; я чего-то боялась, но чего? Тоже не знаю. Помню сквозь сон, что шла по улицам и перешла мост. Когда поднималась по лестнице, я услышала такой собачий вой, что казалось, будто весь город полон собак, которые воют все сразу. Затем мне смутно помнится что-то высокое, черное, с красными глазами, как раз такими, как тот закат, потом что-то нежное и горькое вдруг охватило меня; потом мне казалось, будто я погружаюсь в глубокую зеленую воду и слышу какое-то пение, как, говорят, это бывает с утопающими; затем все закружилось передо мной, и моя душа будто покинула мое тело и витала где-то в воздухе. Еще помню, что Западный маяк на миг был как раз подо мной, потом я почувствовала что-то мучительное, будто происходит землетрясение. Я пришла в себя и обнаружила, что ты тормошишь меня. Я прежде увидела, как ты это делаешь, чем почувствовала.
Она засмеялась. Мне все это показалось жутким, я слушала, не смея вздохнуть. Не очень-то мне это нравится. Я решила, что лучше не давать ей об этом задумываться, и перешла на другую тему. Люси снова сделалась прежней. По дороге домой свежий ветерок подбодрил ее, и щеки у нее порозовели. Мать Люси очень обрадовалась, когда увидела ее, и мы все провели прелестный вечер.
19 августа.
Счастье, счастье, счастье! Хотя и не только счастье. Наконец известие о Джонатане. Бедняжка был болен, вот почему он и не писал. Я не боюсь уже об этом думать или говорить теперь, когда все узнала. Мистер Хокинс переслал мне письмо и сам приписал пару трогательных строк. Сегодня же утром я еду к Джонатану — помочь, если будет нужно, ухаживать за ним и привезти его домой. Мистер Хокинс пишет, что было бы вовсе не плохо, если бы мы вскоре поженились. Я плакала над письмом этой славной сестры милосердия, пока оно не промокло насквозь.
План моего путешествия уже намечен, и багаж уложен. Я беру только одну смену платья; Люси привезет все остальное в Лондон и оставит у себя, пока я не пришлю за ним, так как может случиться, что... но больше мне не следует писать, расскажу все Джонатану, моему мужу. Письмо, которое он ввдел и которою касался, должно утешать меня, тюка мы с ним не встретимся.
Будапешт, 12 августа.