– Мы обеспечим несчастное дитя. Вот что, любезный Казимир, скажите, Эммануил – какое замечательное совпадение, что он носит такое имя! – похож на вашу сестру? Он голубоглазый и белокурый, да?
– Совершенно верно. Это прелестный ребенок. Настоящий ангел!
– Ну, так мы найдем и ему занятие! Вот что, мой милый, – поднимаясь с табурета, заговорил врач. – Ведь вы недалеко живете, да? Так сходите сейчас же домой и приведите сюда вашу сестру с детьми. В нашем ремесле… То есть я хотел сказать, что высокое герметическое искусство нуждается в посредничестве невинного ребенка. В кристально чистой душе его отражается будущее. Итак, ступайте и приведите их ко мне!
Казалось, это предложение и внезапное оживление итальянца произвели неприятное впечатление на Казимира.
– Но ведь вы нуждались только в моих услугах, – промолвил он недоверчиво.
– Ну, конечно, за использование мальчика я буду платить отдельно, – небрежно успокоил врач.
– Как же будет использоваться Эммануил? Он хрупкий ребенок. И притом, сестра и я – мы верные дети святой католической церкви. В герметическом искусстве используется и черная магия…
– Ничуть! И речи нет о черной магии! Ни душа, ни тело мальчика нисколько не пострадают. Напротив. Идите же и возвращайтесь скорее с вашей сестрицей и ее детьми.
Казимир медлил и в нерешительности топтался на месте.
– Ваша милость, – сказал он наконец, – забыли упомянуть о жаловании, которое мне назначили за услуги.
– Жалование? Э, любезный Казимир! Не беспокойтесь. Я вас, конечно, не обижу.
– Конечно. И я в том нисколько не смею сомневаться.
– Золото для меня имеет такую же цену, как уличная грязь.
– А все же я просил бы вашу милость, если возможно…
– Что?
– Назначить мне жалованье.
– Я уже сказал, что вы не будете обижены. Еще никто не уходил от меня недовольным.
– Так-с! – уныло вздохнул поляк.
– Что же вы стоите? Исполняйте мое распоряжение. Я же займусь до вашего прихода некоторыми делами.
Казимир не двигался. Взор его тоскливо блуждал по темной передней с грязной входной дверью. Все это имело очень непривлекательный вид. Сучковатое полено особенно выделялось на выщербленном полу. И приемная с низким закопченным потолком и пыльными окнами без занавесок, грязными стенами явно не свидетельствовала о богатстве хозяина. Сам он был одет в домашний, сильно потертый, засаленный камзол, и небрежно причесанный и плохо напудренный парик не прибавлял привлекательности его внешности. К тому же, несмотря на высокомерный, напыщенный тон речей, было видно, что он чем-то неудовлетворен, в нем замечалась какая-то растерянность, суетливость. Все это вместе с попыткой уклониться от точного определения размера жалования, желанием видеть сестру с детьми, с обидными намеками на прошлое Казимира, вдруг вызвало в нем сильное недоверие к иностранцу, даже точного имени которого он не знал и не должен был спрашивать… Молодой человек хотел было уже заявить, что отказывается и не желает поступать к доктору, как вдруг сильные удары потрясли входную дверь.
ГЛАВА XXIII
«Крылья Духа»
– Подите, Казимир, узнайте, кто это стучится! – сказал врач.
Казимир вышел в переднюю и, не спрашивая, отодвинул задвижку, повернул ключ и отворил дверь.
В прихожую ввалился огромный гайдук в голубой ливрее.
– Здесь ли проживает его сиятельство граф Калиостро? – пробасил он, с сомнением глядя на невзрачную обстановку комнат.
– Граф Калиостро действительно живет здесь, – выходя, сказал итальянец. – Кто хочет меня видеть?
– Супруга его превосходительства генерала Ковалинского, управителя дел светлейшего князя Григория Александровича Потемкина Таврического, – торжественно провозгласил гайдук. – А вы и будете граф Калиостро? – недоверчиво добавил он.
– Это я, любезный. Где же ваша госпожа?
– Ее превосходительство еще изволят быть в карете и приказали мне узнать точное местопребывание вашего сиятельства. Сейчас я им доложу, что ваше сиятельство действительно находятся здесь, и ее превосходительство сами прибудут сюда.
Сказав это, гайдук повернулся, скрылся на лестнице и начал спускаться по крутым ступеням, наполняя пролет гулким шумом.
Калиостро повернулся к Казимиру.
– Ну вот, любезный, – сказал он, – вы видите, ко мне пожаловала супруга управителя дел князя Потемкина. Конечно, она прислана просить меня к больному ребенку княгини Голицыной. Но вы что-то собирались сказать в ту самую минуту, как постучали в дверь?
– Я… Я ничего не хотел сказать! – заикаясь, отвечал Казимир, совершенно подавленный появлением такого знатного лица. Все сомнения мгновенно вылетели у него из головы. – Я ничего не хотел сказать и, если не нужен вашему сиятельству, то побегу исполнить приказание!
Калиостро укоризненно покачал головой.
– Мне грустно видеть, любезный Казимир, что гнусная лживость не чужда вашему языку! Но запомните раз и навсегда, что скрыть от меня ничего невозможно, что мне все известно.
– Виноват, ваше сиятельство! – пробормотал сконфуженный молодой человек.
– Когда постучали в дверь, вы хотели отказаться от предложенного места! Да?
– Виноват, ваше сиятельство! – прошептал уничтоженный слуга.
– Ну, что ж, я не настаиваю. Может быть, вы и сейчас так думаете?
– О, нет, ваше сиятельство! Я за счастье сочту служить у вас! – вскричал Казимир.
– О, ничтожные сыны праха и тлена! Сколь важны в глазах ваших пустые титулы! Сколь сильными кажутся вам золоченые кумиры этого века! Сейчас я уйду переодеться. Вы же доложите госпоже Ковалинской, что граф просит ее подождать в приемной!
Сказав это, Калиостро поспешно запер на ключ дверь, ведущую в покои графини Серафимы ди Санта-Кроче, и удалился в свой кабинет.
В это время на лестнице послышались быстрые легкие и звонкие шаги, взволнованное дыхание, и молодая стройная дама, закутанная в великолепную кружевную шаль, быстро вошла в сумрачную переднюю. Казимир отвесил ей низкий поклон.
– Здесь живет граф Калиостро? Могу я видеть графа Калиостро? – взволнованным срывающимся голосом спросила дама.
– Так точно, ваше превосходительство, – почтительно отвечал Казимир. – Граф живет здесь и просит немного подождать его в приемной.
– Так вот оно, обиталище сего великого мужа! – с благоговейным замиранием голоса сказала сама себе дама, входя. – Как скромно! Как бедно это жилище. Узнаю в этом великую душу мудреца, пренебрегающего всем земным, устремляющегося к небесному, благотворителя, целителя, спасителя человечества! О, несравненное жилище великого человека, приветствую тебя!
Говоря так, госпожа Ковалинская освободила голову и плечи от кружевной шали. Показалась прическа из множества пудреных кудрей, поддержанных золотым обручем, худое, бледное, нервное лицо с огромными черными горящими в экстазе глазами, открылась трепещущая и волнующаяся под шелковой тканью грудь и тонкая, стройная шея, обвитая четками из агатовых зерен с золотым десятиконечным крестом.
Может быть, госпожа Ковалинская и дальше продолжала бы свой монолог, есль бы не открылась дверь кабинета и не появился граф Калиостро. Он успел полностью преобразиться. Черный бархат его кафтана подчеркивал ослепительную белизну жабо. Пышный парик делал его выше ростом. Лицо выражало величие мысли, благолепие, мягкое участие, твердость, а глаза мечтательно смотрели вдаль, отрешаясь от всего земного.
Прежде чем он успел сказать что-либо, дама рванулась к нему и с восторженным воплем: «Божественный Калиостро!» – преклонила одно колено, схватила его аристократическую белую изящную руку и поцеловала ее.
– Встаньте, дочь моя! – проговорил граф мягко, отеческим тоном, осторожно отнимая у восторженной женщины руку и помогая ей подняться. – Преклоняйте колено перед всемогущим Строителем Вселенной, преизящным Первохудожником! Лобызайте незримую руку, ведущую всякое создание к благу! Я же смертный, грешный человек, лишь несколько возвысившийся над своими ближними познанием тайн естества для того, чтобы им благотворить. Итак, дочь моя или любезнейшая сестра, не называйте меня божественным. Это имя прилично лишь господину моему, Великому Кофту!