ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Если ты вперед захочешь, – сказал Гиперион, – иметь при дворе твоем только золотую посуду, то отдай все медные и оловянные сосуды магическому Огненному Принцу: он их переделает.
Сладостное внимание женщин – почти единственная цель наших усилий.
ГЛАВА XXVII
Озерки
На другой день после посещения госпожи Ковалинской в Итальянские явился адъютант светлейшего князя Григория Александровича Потемкина, полковник Бауер. Целью прибытия полковника было условиться с графом Калиостро о времени и всех обстоятельствах визита доктора герметической медицины к больному ребенку Варвары Васильевны Голицыной. Княгиня с супругом и больным ребенком находилась в Озерках на даче светлейшего. А так как граф Калиостро заявил, что по некоторым важным причинам должен прибыть не один, а со своей женой, урожденной графиней Серафимой ди Санта-Кроче, маркизой Тиферет, а также с «голубком», необходимым для прочтения судьбы больного младенца, семилетним мальчиком из благородного семейства, и, наконец, со своим слугой Казимиром, то полковник повел разговор о лучшем способе доставки всех их в Озерки. Часть пути решено было совершить в каретах, часть по Неве на катере светлейшего.
В назначенный день тот же полковник Бауер прибыл с каретами, украшенными гербами Потемкина.
Пришло время отбыть в Озерки. Разместились в каретах, куда ливрейная прислуга, толкаясь и суетясь с видом необыкновенного добродушия и радости, что свидетельствовало о нетерпении, с которым ожидался доктор герметической медицины в загородной усадьбе светлейшего, подсаживала даже Казимира с чемоданчиком белой кожи для инструментов доктора и большой коробкой запасных нарядов докторши. Наконец выехали со двора, сопровождаемые его населением, толпившимся и в воротах, и на улице.
Дорогой до пристани на Неве беседа в карете между полковником Бауером и четой Калиостро велась вокруг различных зданий, мимо которых они проезжали, причем участие маркизы Тиферет ограничивалось лишь коротким:
– А-ха-а…
На пристани уже был приготовлен катер с молодцами-гребцами, которые дружно ударили веслами, едва господа перебрались с суши на воду, и повели судно по широкому лону реки.
Князю Григорию Александровичу Потемкину принадлежали все земли от самого Петербурга до мрачных твердынь Шлиссельбургской крепости. Здесь он выбрал себе место для дачи, жалуя в то же время своим любимцам и всем тем, кого хотел иметь соседями, особенно соседками, участки с лесами, лугами и полями, а иной раз и со специально отстроенными усадьбами. Тем не менее эта обширная местность казалась пустыней, внешне мрачной и неприветливой. Потемкин не хотел строиться по «золотому» Петергофскому тракту, где были дачи всех знаменитейших екатерининских вельмож, находя, что там слишком тесно и шумно. Как гордый царственный орел, он искал уединенного убежища, которое должны были окружать лишь облагодетельствованные им раболепные слуги.
По пути между полковником Бауером и графом Калиостро происходило объяснение, напоминавшее сказку о коте в сапогах, где на вопросы: чьи это земли, луга, леса, деревни, следовал неизменный ответ – графа Карабаса. Таким сказочным графом Карабасом здесь являлся Потемкин.
Когда же Бауер стал объяснять, что все это лишь ничтожная часть владений светлейшего, милостью государыни императрицы имеющего в разных областях империи неизмеримые местности, населенные десятками тысяч крепостных крестьян-рабов, то живое воображение итальянца нарисовало ему столь грандиозную картину богатства и могущества вельможи, к которому сейчас ехали, что он только теперь понял, в какой чудесной и волшебной стране находится, и почувствовал невольное смущение перед готовившимся ему испытанием. Ничтожным, бедным показалось ему все его искусство перед этой исполинской удачей, перед баловнями случая и фортуны, и он вспомнил приятеля Рубано и невольно признался себе, что средства, избранные им для карьеры в России, куда совершеннее его оккультной медицины и кабалистики…
Между тем гребцы запели песню, протяжную удалую и вместе с тем заунывную. Со странным чувством вслушивался Калиостро в эти новые, непонятные звуки Востока. Непонятная дивная сила звучала в них, какой он еще не ощущал в покорных ему западных обществах. Так эта-то сила возносит того, кто ею овладеет и подчинит своим заклятиям, на вершину нечеловеческого могущества? Что говорит непостижимый знак этих стонущих звуков? Где ключ к нему? Он непонятен. Магик чувствовал, что в его кабале к тайне этих звуков и разлитой в них воле ключа нет. И ему становилось жутко.
Между тем полковник Бауер на отборном французском языке отдавал предпочтение блеску очей маркизы Тиферет перед огнями, которые весеннее солнце, сияя в безоблачной лазури, зажигало на волнующейся поверхности реки, столь же грандиозной, столь же новой, особенной, как и вся окружающая жизнь беспредельной равнинной империи.
– А-ха-а!..– отвечала маркиза Тиферет, улыбаясь неподвижной улыбкой балетной танцовщицы.
Вдруг Нева расширилась на полутораверстное пространство. На правом берегу высокая башня, сверкая золоченым шпилем с яблоком на нем, с возвышающимися один над другим этажами, со стрельчатыми окнами и наружной, огибающей все здание до самой его вершины каменной лестницей, показалась над зелеными вершинами парков и лесов. Лицо полковника Бауера приняло озабоченное выражение.
– Летнее местопребывание светлейшего, – с благоговением в голосе проговорил он, склоняя голову. – Дача Озерки.
ГЛАВА XXVIII
Современник Адама
Катер подошел к пристани, украшенной большими мраморными львами. Ливрейные лакеи ожидали прибытия докторского семейства. Радостно приняли они графа с супругой, Казимиром и Эммануилом и рассадили их в две приготовленные кареты, немедленно покатившиеся по прямой широкой усыпанной песком аллее, осененной могучими дубами, ведущей от пристани к главным воротам дачи – двум гранитным обелискам.
Дача Потемкина представляла собой длиннейшее здание прихотливой архитектуры в стиле Палладио, огибающее громаднейший двор с цветочным партером посередине и боковыми заездами.
Кареты подъехали к одному из боковых крылец главного здания. Докторское семейство оказалось затем в просторной прихожей. Дворецкий князя, тот самый толстый испанец, что столь небрежно приглашал уже раз доктора, теперь всем видом выражая почтение к его особе, сообщил, что сию минуту светлейший не может еще принять графа. Но пусть графиня пожалует в предназначенные ей покои, чтобы отдохнуть с дороги, а графа просит на свою половину супруга управителя дел светлейшего госпожа Ковалинская.
Вслед за этим супружеская чета рассталась. Полковник Бауер попросил оказать ему честь проводить маркизу Тиферет графиню ди Санта-Кроче в отведенные ей покои. Маркиза с неизменной улыбкой склонила голову в знак согласия. Полковник предложил ей руку, и она удалилась, опираясь на услужливого адъютанта и выслушивая его комплименты. В сопровождении дворецкого, медленным важным шагом, с глубокомыслием истого жреца высших тайн науки шел Калиостро анфиладой богато убранных покоев потемкинской дачи.
Что касается Казимира с «голубком», то и он стал предметом утонченного почтения со стороны представителей потемкинской дворни. Причем вежливым достоинством и независимостью обхождения приобрел их искреннее уважение. Ему предложили закусить в швейцарской. Он не отказался и, подкрепляясь, вступил в беседу. «Голубок» сидел тут же.
У дверей гостиной госпожи Ковалинской дворецкий отвесил доктору низкий поклон и пропустил его, распахнув портьеру.