Тот с ученым видом склонился над пальцами князя.
– Гадкое бюро! Дурной ящик! Как вы смели обидеть бедные дядюшкины пальчики! – говорила княгиня, лаская широкую ладонь князя.
– А!.. Ха-а, – вдруг произнесла свое неизменное восклицание маркиза Тиферет, продолжавшая сидеть с опущенными ресницами.
Это восклицание обратило внимание княгини на остальных присутствовавших при ее свидании с дядей.
– Это они? – спросила она тихо Потемкина.
– Они, Улыбочка! Они, жизнь души моей! Заезжий этот магик с итальянкой. Он, кажется, хороший чревовещатель, большой шарлатан и наглец. А жена его – красивая молодка, но, кажется, глупа, как ее слоновой кости палочка. Что ни скажи, что ни спроси: «Ха-ха!» да «Ха-ха!»
– А вы, кот заморский, дядюшка, долго с ней тут разговаривали? – подозрительно спросила Улыбочка, и голубые глаза ее побледнели и приняли ревнивое стеклянное выражение.
– Как здоровье нашего ребенка? – не отвечая на вопрос Варвары Васильевны, обратился Потемкин к князю Сергею Федоровичу.
– О, благодарение Богу, наш младенец спал эту ночь спокойнее, – отвечал князь. – Припадков не было. А все ведь он со своей профанской медициной мало надежды подает, – указал на домашнего лекаря Голицын.
Лекарь поднял глаза и руки к потолку, как бы поручая здоровье княжеского дитяти Промыслу и признавая полное бессилие своей медицины.
– Случай тяжелый, крайне тяжелый, – произнес он. – Невозможно ручаться за исход. Но, конечно, всемогуществу Божию все возможно!
– Посмотрим, что возможно господину Калиостро, – сказал Потемкин. – Пока он показал свое могущество над стеклами. Не подходя к окну, стекло расколотил. Вон, князь, видишь? – указал он Голицыну на окно.
– Возможно ли? Ах, дядя, я боюсь этого человека и в то же время на него надеюсь, – промолвила Улыбочка. Муж рассказывал о нем такие ужасы! И эта… Эта дама, жена его, та самая, которую он зарезал тогда у вас в ложе? – спрашивала княгиня Варвара Васильевна мужа, прибегая к покровительству дяди и прижимаясь к нему в страхе.
– Да, та самая! – шепнул князь. Он тоже бледнел, когда взгляд его останавливался на посланнике Великого Кофта, который между тем, вложив магическую шпагу в ножны, мирно беседовал в другом конце покоя с полковником Бауером.
– Та самая! Подите! Он зарезал ее, выпустил всю кровь из нее, и вон она, живая, толстая, и еще улыбается! – со страхом и как бы отвращением говорила княгиня.
– А!.. Ха-а!..– сама себе усмехнулась убитая, обескровленная и вновь живая и здоровая маркиза Тиферет графиня ди Санта-Кроче.
ГЛАВА
XXXI Оплеуха
Полковник Бауер почтительно приблизился к светлейшему.
– Что, брат? – сказал Потемкин. – О чем с Калиостро беседовал?
– Граф Калиостро просил меня доложить вашей светлости, что в настоящее время вынужден с супругой отдохнуть, так как утомился от своей работы, – доложил Бауер.
– От какой работы, братец? Что за чушь? Он только шпагой помахал да стекло махинациями своими выдавил. Можно ли от этого устать? – удивился Потемкин.
– Граф Калиостро уверяет, будто великую опасность от вашей светлости отвел. А что показанное им искусство стоило ему большого труда, я сам убедился. Рубашка и жабо на нем совершенно от испарины взмокли, как у доброго жеребца после хорошей гонки.
– Что это, братец, ты прирожденного графа к жеребцу приравнял!
– Виноват, ваша светлость!
– Но как же это? Магика затем и выписал, чтобы он лечил нашего младенца. Тут всякое промедление нежелательно.
– Осмелюсь доложить, граф Калиостро осматривать больного младенца, как сам говорит, в эту минуту пользы не находит по состоянию магнетических токов и расположению враждебных младенцу и близких его духов. Граф после отдыха предпримет некоторые магические действия к очищению сей постройки и прилегающих парков от неблагоприятных флюидов.
– Он так тебе и сказал?
– Точно так, ваша светлость.
– Вижу, что этот граф – большой шарлатан, – ответил Потемкин. – Но пусть очищает.
– Я об этом тоже вашей светлости говорил, – вставил домашний врач, довольный неблагоприятным отзывом о ненавистном конкуренте. – Я полагал бы, что и допускать к ребенку этого шарлатана и авантюриста нельзя.
– Ну, милый мой, все ваши коллеги к числу тех принадлежат, которые только по предрассудку призываются к больным, а в существе ваша медицина опаснее болезни, – решил князь.
– Бога ради, милый дяденька, не говорите дурно о Калиостро и другим в доме не позволяйте, – опасливо сказала Улыбочка. – Ах, я так боюсь этого чародея!
– Вот те и на! Тут странный выходит резон, душенька племяннушка, что чародея боитесь и тем не менее его сюда пригласили! – улыбаясь, говорил светлейший. – А когда же господин Калиостро младенца осмотрит?
– Граф сказывал, что вечером, после восхождения луны над горизонтом. И притом просил сей покой в его распоряжение предоставить для некоторых приготовлений. После восхода луны, когда ее лучи станут в окна этой комнаты проникать, предлагает младенца их сиятельств сюда принести для осмотра.
– Ладно. Быть по сему. Идемте, милая Улыбочка, душа сердца моего. Вы, думаю, покудоть уже можете, – сказал Потемкин и любовно прикоснулся к животику прелестной племянницы. – А графу Калиостро с его маркизой прикажи подать в отведенное им помещение. Вон сидит! – подавая руку племяннице и оборачиваясь к сидевшей на софе маркизе Тиферет. – Вот сидит! Как глупа! Ах, как глупа! А ведь хороша! Загляденье!
Улыбочка резко отняла свою руку и, взяв руку мужа, отвернулась от дяди и поспешно вышла из покоя. Вельможный дядя с виноватым видом двинулся за супружеской четой.
Полковник Бауер подошел к Калиостро и сообщил ему, что светлейший предоставляют в его распоряжение эту комнату, а также разрешают производить магию в парках и где угодно. Младенца вынесут для осмотра в указанное время. Так может граф с супругою пойти к себе и завтрак ему сию минуту подан будет.
Граф важно кивнул и подал знак маркизе следовать за ним. Они уже выходили, когда домашний лекарь нагнал их, восклицая по-латыни:
– Стойте, коллега! Мне нужно с вами провести некоторый коллоквиум!
Калиостро остановился и с надменным видом посмотрел на лекаря через плечо.
– Кто это говорит? – отвечал он по-латыни. – Кто и кого называет коллегой?
Надменный тон усилил накопившееся раздражение лекаря.
– Это я вам говорю! – резко ответил он.
– Вы?! – меряя уничтожающим взглядом лекаря, сказал Калиостро. – Вы? Товарищ? Мне?.. Может ли ученик профанской кухни быть не только товарищем, но ниже подсобного мастеру божественной герметической медицины?!.
– Герметическая медицина! – распаляясь, повысил голос лекарь. – Герметическая медицина! Российский медицинский факультет и инспекция врачебной управы таковой не признают. Довольно шарлатанства, господин Калиостро! Докажите ваше право производить лечение в столице Российской империи представлением надлежащих патентов от какой-нибудь законной ученой коллегии с достоверными подписями.
– Жалкий мирозапутанный слепец! – с презрительным соболезнованием сказал Калиостро, отнимая руку у маркизы Тиферет, которая, видя, что объяснение грозит затянуться, опять присела на ближайшую софу. – Или пророк, воскрешая сына вдовы Наинской, нуждался в патентах?
– Да кто же вы? Пророк? Учитель? За кого вы себя выдаете? – вскричал домашний лекарь и прямо затрясся от бешенства.
– Кто я, скоро все узнают и никогда не узнают. Но кто вы, называющие себя учеными докторами, – на великом суде мертвые, вами отравленные, замученные, низведенные в темные затворы гробов, восстав, покажут. Кто вы? Все те же, во все века. Да! Вы жалкие слепцы суетной лженауки. Вы берете ключ разума, владеть коим не умеете, и даже от какой он двери – не знаете, и сами не входите и других не пускаете. Да, во все века встречал я вас на пути моем. И вы мешали, преследовали меня, возбуждали против меня чернь, заточали меня в темницу, возносили на крест и костер. Везде, везде вы мешали мне, вы, взявшие на откуп религию, благотворение, исцеление, просвещение человечества и в корыстный промысел обратившие свободное откровение Небес. Но не было вам откровений. Но довольно об этом. Я утомлен, и великие подвиги еще предстоят мне сегодня. Здесь же я – гость князя Потемкина.