Затем снова погрузился в размышления. Опять наступило молчание. И странно, его загадочные слова, и молчание, и лунатическая физиономия, и блуждающий взгляд какой-то сетью охватили ум и чувства секретаря. Он не отрываясь смотрел на магика. Одновременно и следовал пульсации его могущественной воли, и противился ей, и внимал, и ненавидел.
– Я пришел разбудить! – вдруг грозно произнес Калиостро, и глаза его загорелись фанатизмом и верой. – Неведомые послали меня на изнывающий во мраке невежества и порабощения север совершить великое дело, о котором, кто услышит, у того зазвенит в ушах!
И, молитвенно подняв руки, продолжал:
– Преображение мира близко, у дверей. Заря всеобщего освобождения на севере воссияет. Но тверды ли здесь основы великого дела? Хорошо ли заложены краеугольные камни? Правильно ли выведен и прочно замкнут Королевский свод? Послушны ли каменщики? Отточены ли для мщения предателям мечи? Правильны ли чертежи мастеров? Подняты ли шпаги рыцарей на защиту сынов вдовицы? Творят ли в вышних невидимое здание грядущего вещие мужи златого Креста и пламенной Розы? Оживлена ли духом истины и светом познания вся эта великая схема? Все это инспектировать я явился сюда. И нашел тьму, ничтожество, обезьянье подражание внешним символам без всякого смысла. Мне надо все объединить, все спаять и связать, поставить людей, наметить планы, дать всему жизнь. И помощником в таком великом предприятии я избрал вас, князь!
– Меня! – вскричал Кориат, как зачарованный, слушавший Калиостро. – Меня! Но я не могу быть вашим помощником! Не могу! Не могу!
– Вы должны. Вы будете, – властно сказал граф. – Но пока отвечайте мне лишь на то, что я буду спрашивать.
– Показанные вами знаки и произнесенные слова принуждают меня к послушанию, – опустив голову, прошептал с глубоким вздохом секретарь.
Но Калиостро, казалось, не обращал никакого внимания на состояние тамплиера. Он придвинулся к нему с креслом и, взяв за руку, стал шептать ему вопрос за вопросом. Каждый раз при этом он прикрывал лицо кружевным надушенным платком, чтобы ни единого звука не прошло мимо уха экзаменуемого. Потом поворачивал голову, и князь Кориат, в свою очередь, шептал ему ответ. И странно, эти машинально утвержденные по орденскому катехизису ответы теперь освещались новым, глубоким, неожиданным смыслом. Точно завеса за завесой спала с глаз его, и внутренность святилища раскрывалась, являя таившееся там божество…
Долго длился этот экзамен. Дважды граф прерывал его, борясь и фехтуя с невидимым противником. Наконец швырнул шпагу на пол, в ликующем восторге наступил на нее ногой, восклицая: «Победа!»
Потом вновь успокоился, поднял шпагу, вложил ее в ножны и, отирая с лица пот, сказал:
– Это конец! Но думаю, господин Елагин уже проснулся. Идем к нему. Нашу беседу мы продолжим после.
ГЛАВА LIV
Извлечение ртути
Фанатичное исступление Калиостро, дух мщения, внезапно объявший его, представили в новом свете князю Кориату этого загадочного человека, которого он только что считал пошлым шарлатаном и авантюристом. Страшная сила вдруг сказалась в нем. Но подчиниться итальянцу, быть его помощником, что бы он ни предпринимал! Никогда!
Между тем вошли в спальню Ивана Перфильевича.
– Я совершенно здоров, совершенно! – тут же с опасением проговорил старик.
Граф почтительно приветствовал Елагина и спросил, как его нога. Узнав, что тот все еще не может ступать на нее, Калиостро глубокомысленно осмотрел ногу, нажал в разных местах и, наконец, поинтересовался, не подвергался ли его превосходительство лечению Меркурием?
С некоторым смущением Иван Перфильевич признался, что в юности такое лечение в самом деле имело место.
– Так. И это для меня было очевидным, – сказал доктор герметической медицины. – Все страдания ваши происходят из-за частиц Меркурия, которые остались в вашей ноге. Необходимо извлечь их, и болезнь пройдет.
– Как же вы это сделаете, граф? – испуганно сказал Иван Перфильевич, видимо, представляя себе способ извлечения в виде какой-то пытки.
– Совершенно безболезненно и незаметно, – спокойно отвечал Калиостро. – Прикажите только немедленно приготовить большой чан с теплой водой, куда бы я мог вас погрузить.
– Только? – спросил бедный, замученный докторами старик. И приказал приготовить все нужное в соседней комнате.
В ожидании Иван Перфильевич пригласил магика и князя Кориата принять участие в раннем завтраке. Калиостро, однако, решительно воспротивился, заявив, что и сам, и его пациент до погружения, извлечения меркурия и исцеления не могут принимать пищи.
– В таком случае устроим некоторый духовный «симпозиум», или пир, – сказал Елагин.
Но и этот словесный завтрак не удался. Секретарь больше молчал. Граф отвечал односложно. Один Елагин рассказал два-три старых парижских анекдота.
Между тем камердинер доложил, что все готово.
С помощью князя Кориата его превосходительство перешел в соседнюю комнату. Магик влил из маленького флакона несколько капель какого-то ароматического снадобья в чан с теплой водой. Потом долго погружал в воду руки и бормотал заклинания. Затем предложил Ивану Перфильевичу раздеться и погрузиться в воду.
Обойдя три раза чан со шпагой в руках, поражая ею невидимых врагов, произнося непонятные слова на неведомом языке, Калиостро отбросил шпагу, снял кафтан, камзол, засучил рукава и принялся растирать ногу и все тело Елагина. Вдруг, когда он провел ладонью по больной ноге, блестящие струи ртути вырвались из нее и раскатились по дну чана…
– Меркурий извлечен, – с торжеством сказал магик. – Вы совершенно здоровы. Выйдите из воды и смело пройдитесь по комнате.
Обрадованный, но еще сомневающийся, старик выбрался из чана, накинул на себя простыню и сначала неуверенно ступил на болевшую только недавно ногу, потом пошел бодрее и увереннее и вдруг принялся при-плясывать; оставляя мокрые следы на полу и повторяя:
– Не больно! Не больно! Нисколько не больно! Я совершенно здоров! Хвала Великому Кофту и его посланнику!
– Граф! – продолжал Елагин, успокоившись, и с помощью крестившегося и возносившего глаза к небу преданного камердинера принялся одеваться. – Граф! Я обязан вам за это чудесное исцеление застарелой болезни, усилиям профанской медицины не поддававшейся. Зная ваше бескорыстие, затрудняюсь предложить вам обычное вознаграждение. Но если хотите, выхлопочу вам у государыни приличный российский орден.
– Ужели вы еще не знаете меня? – сказал магик. – Могу ли интересоваться изделиями людского тщеславия? Принятый всеми дворами Европы, мог бы я этими суетными побрякушками давно всю грудь увешать. Но не хочу.
– Чем же тогда отблагодарю вас? – опять спросил Елагин.
– Послужите не мне, а делу. Доставьте мне аудиенцию у российской императрицы, чтобы я мог преподать монархине великие истины и попытаться склонить ее к делу преображения мира и усовершенствования человечества.
– Обещаю вам, граф, приложить все усилия для этого. А теперь не позавтракать ли нам? Я после извлечения из ноги Меркурия сильно проголодался, – говорил старик, одеваясь.
Но магик решительно заявил, что не имеет ни минуты свободной и должен спешить к больному младенцу, порученному его попечениям.
Елагин не стал его задерживать. Сказал лишь, что переезжает к себе на остров, на дачу, и напомнил о приближении праздника всех свободных каменщиков, Иванова дня, который обычно отмечается у него на острове, как у наместного мастера, и где граф, конечно, будет званым гостем.
Когда Калиостро вышел из комнаты, князь Кориат настойчиво схватил его за руку и, волнуясь, увлек за собой:
– Уделите мне минуту времени! – проговорил он. – Я должен с вами объясниться!
Хотя бледное решительное лицо молодого тамплиера и горевшие глаза не обещали ничего приятного, граф не противился и последовал за секретарем в тихое уединение хранилища. Здесь, пристально посмотрев ему в лицо, задыхаясь, несколько мгновений юноша не мог выговорить роковые слова. И наконец произнес их.