– А теперь простите, достопочтенные мастера и любезные братья! – низко кланяясь, заключил Калиостро. – Я ухожу от вас. Но и то запомните, что если бы вы, увидев мою внезапную слабость, вняли бы уговорам моей духовной дочери, которая одна была мне непоколебимо верна, и пока душа моя, схваченная и исторгнутая злыми чарами, скиталась во мраке, сторожила мое тело и тем спасла его от растерзания, меня – от смерти. Если бы вняли словам ее, что мое падение – лишь временное искушение, то не стали бы затем проводить ночь в бессмысленных огненных потехах и в любострастии, а сами бы стали на страже сокровища и, претерпев все ужасы и нападение врагов, отстояли бы его, пока душа моя вновь бы с телом не соединилась. Вы этого не сделали. Это ляжет укором на вашу совесть. Но я вас не укоряю. Я смиренно кланяюсь вам и ухожу.
И граф в самом деле двинулся к выходу. Но князья Куракин и Голицын бросились за ним и схватили под руки.
– Постойте, господин Калиостро, погодите! Мы слышали ваши речи, теперь вы нас послушайте! – говорил до крайности возмущенный и рассерженный Куракин.
– Вы плели басен довольно. Теперь дайте ответ! – говорил, таща магика за руку, Голицын.
– Не думайте, что вы так легко от нас отделаетесь, наглый вы шарлатан! – скрежетал зубами Куракин, дергая Калиостро за локоть.
– Где наш несчастный ребенок? Что ты с ним сделал, злодей?! – кричал Голицын.
Растерзанный, бледный, с искаженным лицом, граф совершенно растерялся. Парик свалился с головы, обнажив обритый, синий череп с буграми и вмятинами; на одной ноге развязалась подвязка, и чулок спустился с толстой икры.
Все члены капитула мгновенно пришли в волнение и, возмущенно окружив магика, казалось, готовы были растерзать его бренное тело, ускользнувшее от злобы ночных демонов. Только приличие и важность сана удерживали братьев-масонов от кулачной расправы с некромантом, но, толпясь, толкая, таща, они осыпали его ругательствами:
– Шарлатан! Мошенник! Становись на суд и расправу, низкий плут! Довольно ты нас морочил, негодяй!
Несчастный, казалось, потерял всякое самообладание. Побледневшее лицо его выражало ужас.
Вдруг в зал быстро вошел дворецкий. Изумленный бурной сценой между вельможами и иностранцем, он было попятился, но вслед затем громко и отчетливо провозгласил:
– Курьер из Гатчины от его императорского высочества цесаревича Павла Петровича с пакетом для графа Александра де Калиостро!
О прибытии фельдъегерей и курьеров императрицы и августейших особ нужно было сообщать немедленно и не взирая ни на какие обстоятельства. Вельможи мгновенно выпустили из рук терзаемого ими магика и, отступив, оставили на свободе.
ГЛАВА
LXVIII Запрет
Озираясь из-под круглых бровей испуганно-озлобленным взором, растерявшийся магик, казалось, в первое-мгновение не мог понять всего значения пришедшего ему на помощь неожиданного обстоятельства, и почему разъ яренные члены капитула внезапно отступили. Тем време нем курьер в гатчинской старо-прусской форме «малого двора» быстро вошел и, по безмолвному указанию Елагина, подал пакет растерзанному Калиостро и так же быстро удалился. Дрожащие пальцы магика не повиновались ему.
– Позвольте, любезный граф, – мягко сказал Иван Перфильевич, – помочь вам.
Он взял пакет, вскрыл его и вслух прочел, что его высочеству государю цесаревичу благоугодно дать аудиенцию иностранцу графу Александру де Калиостро в Гатчине, в Мальтийском павильоне.
Мгновенно осчастливленный российским цесаревичем итальянец был окружен вельможами, которые с очаровательными улыбками сердечно пожимали ему руку, благодушно поздравляя с высокой милостью. Ни малейшего намека на недавнюю бурную сцену теперь не осталось. Придворные протеи продемонстрировали магику дивное искусство мгновенных превращений, превосходящих Овидиевы.
Когда Калиостро осознал происшедшее, обычная важность возвратилась к нему. Он благодарил поздравлявших его вельмож на своем своеобразном итало-французском языке. С глубоким реверансом Иван Перфильевич подал ему гроссмейстерскую цепь египетского масонства.
Граф возложил ее на себя и вновь превратился в Великого Кофта.
– Достопочтенные мастера и любезнейшие братья! – сказал магик. – Мрачные искушения рассеялись! Обступившая нас из-за моей мгновенной слабости и вашего недоверия мгла миновала, и чистейший свет надежды осветил нас. Великий князь Поль зовет меня к себе. Он хочет услышать великие истины, столь близкие его возвышенной душе. Если здесь сокровище скрылось от нас, то мы обретем его, быть может, там, в Гатчине. Да благословит же Великий Строитель Вселенной мою встречу с принцем. А чтобы окончательно развеять мрак и очистить наши сердца, предлагаю пропеть священный псалом ордена.
И, не дожидаясь согласия, Калиостро, громко и торжественно запел. Члены капитула дружно вторили ему.
– А теперь, братья, – воскликнул граф по окончании псалма, – предлагаю временно прекратить работу всех лож, подчиненных капитулу, с тем, чтобы дальше уже вести ее по согласованным и правильным чертежам, которые предложу вам от имени высших руководителей ордена после свидания с принцем Полем.
– Действительно, нам надо осмотреться и очиститься! – сказал Куракин.
– Как наместный мастер объявляю запрет! – повысил голос Иван Перфильевич!
– Теперь к вам моя речь, князь! – обратился Калиостро к Голицыну. – Страдания вашего родительского сердца мне очень понятны. Но ободритесь и познайте сладость возвращения надежды. Выздоровление вашего ребенка началось. Опасность миновала. Я победил темные влияния зловещих духов, ополчившихся на младенца, чтобы погубить его, так как прекрасное грядущее ожидает этого избранника судьбы. До сих пор ни вам, ни княгине нельзя было видеть первенца. Но на этой же неделе вы увидите ваше дитя. Хотя пока и на малый срок, однако, достаточный, чтобы вы могли поверить в ваше счастье. Дитя еще чрезвычайно слабо, но уже вне всякой опасности.
– Как мне благодарить вас, граф! – воскликнул вновь исполненный доверия к магику обрадованный князь. – И как достойно выразить сожаление и раскаяние, которое я теперь испытываю!
– То было искушение и минутная победа над всеми нами темных флюидов зла, не более! Весь путь адепта священной магии усеян такими и подобными искушениями. Но я должен молитвой и уединенными размышлениями подготовить себя к свиданию с принцем, на которого ныне все наши надежды! Простите!
Калиостро поклонился и вышел.
Члены капитула сошлись в тесный кружок посреди комнаты и долго шептались, совещаясь.
ГЛАВА LXIX
Потерянный рай
Солнце уже поднялось над Невою и птичьи хоры вдохновенно щебетали в голландском саду гостеприимной старушки, когда князь Кориат очнулся от безумного забытья любви.
Пламя лампады перед статуей Мадонны померкло в дневном сиянии. Ложе таинственной «внучки» было смято и осквернено, но он не мог вспомнить, как попал на него.
Возле него спала чужая незнакомая женщина. И близость ее разгоряченного тела вызывала в храмовнике отвращение. Он осквернил свои священные обеты. С ней! Неужели эта женщина – Серафима, таинственная жрица его грез? Неужели ее впервые он увидел в клубах курений, послушную заклинаниям некроманта? Неужели это она предстала ему в образе богини земли и неба и в подтверждение своего дивного рассказа оставила таинственную черную розу, которую он хранит с тех пор на груди? Неужели это она так недавно, под прозрачным покрывалом, в венке из свежих роз явилась у древнего мрамора античного саркофага в час заката, под мощными дубами, овеянная таинством чистейшей поэзии и прелести?