– А, так этот белокурый ребенок, стоявший обыкновенно за ширмами и дававший ответы на вопросы магика, – дитя вашей сестры? – переспросил князь.
– Да, ваше сиятельство! Калиостро обещал вознаградить и его, равно как и меня, щедро, однако мы не получили от него ни копейки, и я ушел, не получив расчета.
– Почему?
– Первый раз по собственной глупости, пьянству и дерзости. Что же, не буду скрывать и расскажу всю правду. В первый раз я был сам виноват. Однако и тогда не получил же расчета, но так как многие господа щедро меня одаривали, приезжая к графу и графине за советами, то и без жалованья скопил изрядную сумму.
– Ты сказал, что в первый раз ушел по собственной вине и пьянству. Значит, опять поступил к Калиостро в услужение?
– Ваше сиятельство, я всю правду должен сказать. Когда я ушел от графа в первый раз, то имел пенендзы[6]. Думал экипироваться и поступить в хороший дом. Но поддался гибельному соблазну. Сбили меня приятели, да и сам насмотрелся на картежную игру. Короче говоря, попытал счастья. Дурость, глупость это была, сам признаю. Сначала повезло, а потом весь проигрался. Не осталось ничего; даже часы, табакерку и галстучную булавку с камнем – подарки мне от хороших господ, посещавших Калиостро, – все карта-злодейка взяла. Тут скоро ввергнут был я в пучину бедствий, – продолжал Казимир с ужасом. – Проклял меня граф и оповестил повсюду о будто дурной моей нравственности. Отовсюду пошли на меня гонения, посыпались несчастья, все двери затворились предо мной, и места никакого не мог получить. Обносился совершенно, потому что лучшее платье продал. Дошли с сестрой до крайности. Оставалось мне идти с повинной к Калиостро. Я так и сделал.
– И что же, граф опять тебя взял в услужение? – спросил Голицын.
– Взял, ох, взял! Но лучше бы не брал! Лучше бы я с голоду подох! – вскричал Казимир, весь дрожа. – Ваше сиятельство! Как смерти боюсь я сего злодея. Сюда к вам шел – крался по переулкам, дрожал. Он все видит, все знает, все слышит. У него везде уши и везде руки. Но, между прочим, он такой же граф, как я – епископ. И жена его из простых, из служанок. Калиостро столько имен имеет, сколько святых в календаре. И если бы стал я вашему сиятельству докладывать все известные мне мошенничества его и плутовства, то до утра бы не кончил.
– Ты на господина своего свидетельствуешь, – с сомнением уже сказал князь, – но почему опять отошел от него?
– Он сам меня обругал, избил и выгнал, как собаку, едва только я заикнулся о получении условленной суммы, ваше сиятельство!
– Обругал! Избил! Выгнал! Что-то странное рассказываешь ты, любезный, и всячески поносишь и порочишь бывшего своего господина! – строго сказал усомнившийся Голицын. – Подумай, любезный, о ком ты все это говоришь? Граф Калиостро во всей Европе прославлен благотворительством, безвозмездным врачеванием, бескорыстием, высокой нравственностью. Кто же поверит тебе, по собственным твоим рассказам, и картежнику, и пьянице?..
– Благотворительность? Ха! Безвозмездное врачевание? Ха-ха! Бескорыстие! Ха-ха-ха! – нервно рассмеялся Казимир.
– Ты очень дерзок, любезный, и злоупотребляешь моим снисхождением, – рассердился князь. – Повторяю, вспомни, на кого осмеливаешься клеветать! Граф Калиостро с прекрасной стороны известен самой государыне, изволившей удостоить его беседой!
– Да сохранит в здравии и долголетии всемогущий Бог великую государыню! – воскликнул Казимир. – Но, ваше сиятельство, ошибаетесь! Ей-ей, ошибаетесь! Если бы граф с хорошей стороны был известен государыне, то Степан Иванович Шешковский не призывал бы меня и не поручал обо всем, что у Калиостро с супругой происходит, тайно докладывать полицейскому офицеру господину фон Фогелю!
– Степан Иванович! – с ужасом повторил князь и побелел, как бумага. – Тебя призывал Степан Иванович! Ты… ты… – от волнения голос князя пресекся.
Казимир сам весь затрепетал и если раньше был бледен, то теперь напоминал загробную тень.
– Ой, ваше сиятельство, потише… Ой, потише… – зашептал он побелевшими сухими губами. – Я не должен был этого говорить… Я не смел этого говорить… Если кто-нибудь нас слышал, я погиб… совсем погиб… И вы никому не рассказывайте, никому…
– Любезнейший, я не о двух головах, чтобы такое рассказывать! – придя в себя, сказал Голицын. – Если верно то, что ты сказал мне, то… то Калиостро действительно не таков, каким до сей поры всем казался… Это важно, очень важно, что ты мне сказал… Но если так, ты должен рассказать мне все, что знаешь о нем. И ты не выйдешь из моего дома; помещен будешь на антресолях, в отдельной комнате.
– Ваше сиятельство, приютите и сестру мою с Эммануилом, – сказал Казимир. – Она тоже пришла со мной и сидит теперь в сторожке у вашего садовника Франциска, моего земляка.
– Да! Да! Не беспокойся о ней. Но кончай свой рассказ. Ты говорил, что Калиостро тебя изругал, избил и выгнал уже второй раз, едва ты напомнил о получении условленной суммы?
– Точно так, ваше сиятельство.
– Но за что сумма была условлена? За услужение?
– Ох, ваше сиятельство, за ребенка!
– За какого ребенка?
– За маленького сестры моей!
– Зачем же понадобился маленький Калиостро?
– Ваше сиятельство! – снова опускаясь на колени, вскричал Казимир, – Калиостро совершено злодейство! Ребенком сестры моей подменил он сына вашего сиятельства и что с княжичем стало, не знаю! Или он умер, или злодей его прикончил! Неизвестно, куда и трупик задевал!
Громкий вопль и шум падения раздались в соседнем покое. Князь кинулся туда. На полу лежала без чувств княгиня Варвара Васильевна. Не в силах преодолеть желание знать правду, удаленная мужем, она села тихонько в соседней комнате и все слышала через неплотно притворенную дверь.
ГЛАВА LXXXIV
Чудесное перевоплощение
– Женщины! Мамушка! Няня! – растерянно взывал князь над бесчувственной княгиней. Отовсюду сбежались женщины и бросились на помощь. Княгиню подняли, уложили на диван, распустили ей шнуровку, давали нюхать соли и жженые перья, смочили голову водой.
Она пришла в себя и, лишь только увидела склоненное над собой бледное лицо мужа, сказала:
– Где этот человек? Я хочу его видеть! Я хочу сама расспросить его!
– Но, милая княгинюшка, ты так потрясена, и новое волнение…
– Я хочу видеть этого человека! – повторила княгиня, поднимаясь.
– Но можно ли верить прогнанному лакею самой дурной нравственности! – возражал князь.
– Я прошу вас исполнить мою просьбу, – сказала по-французски княгиня твердо. – Во что бы то ни стало я должна наконец узнать правду. Прикажите всем удалиться. И пусть этот человек войдет.
Князь увидел, что решение ее неизменно, и повиновался. Женщины удалились. Казимир вошел.
– Повтори мне то, что сказал князю, – попросила княгиня.
– Ваше сиятельство, сжальтесь над несчастным! – вскричал Казимир, заливаясь слезами. – Не губите меня! Я боюсь этого злодея! Он все может сделать со мной.
– Ничего не бойся. Пока ты в этом Доме, тебя никто не тронет. Говори всю правду! – приказала княгиня.
– Ваше сиятельство, я вынужден был согласиться, и сестра моя тоже, уступить ребенка злодею. Он не сказал нам, зачем ему нужен ребенок. Считали, что для волхвований, и страшились, что чародей погубит его душу. Но крайность, нищета, преследования… Мы согласились. Мы знали, что у Калиостро на излечении находится сын вашего сиятельства, но он был в дальнем покое, мы его и не видели, даже голоса не слыхали. Калиостро проходил туда через две пустые комнаты, запирая за собой одну дверь за другой на ключ. И хранил ключи всегда у себя под рукой. А хотя и можно было бы подобрать ключи, но граф уже не оставлял меня в доме, когда выходил со двора, или с собой брал, или отсылал во флигель, к супруге.