Липкая субстанция покрыла почти весь рот графа. От стонов и вскриков девушки Вильям ещё больше начал заводиться, в голове заиграла музыка, что он давным-давно в детстве услышал на балу у короля, когда его родители были туда приглашены. Бала не было, зато было много музыкантов с инструментами, маленькими и большими, блестящими и матовыми, разными-разными, а когда главный мужчина взмахнул тоненькой длинной палочкой, заиграла жуткая, на взгляд маленького Вильяма, музыка[1].
И вот сейчас под эту музыку в голове танцевали вперемешку и бесы, и архангелы, и демоны с ангелами. Всё кружилось в вихре чувств, эмоций, переживаний, всё смешалось, и теперь уже не только художница, но и граф не могли сдерживать стон наслаждения.
Новая волна нахлынула на беспомощную перед чувствами наслаждения девушку, не способную противостоять им в силу своей неопытности. Она пыталась подавить стоны из последних сил, ставила барьеры и заставляла себя замолчать, упираясь ногами в шёлковую простыню, но ничего не помогло и ей пришлось отпустить прекрасные волосы господина и закрыть себе рот, прогнувшись в спине ещё сильнее и сдавленно вскрикнуть, ощутив волну не сравнимой ни с чем эйфории.
Вильям, облизывая губы, медленно отстранился, чуть привстал над лежащей девушкой, рукой вытер остатки липкой субстанции, после чего взял руки девушки в свои руки и стоя над ней на локтях и коленях посмотрел в глаза художницы, которые блестели в лучах заходящего солнца.
Вильям улыбнулся девушке по-доброму, насколько мог, насколько позволяли тело с душой.
Девушка прирывисто задышала. После случившегося, после того, что она ощутила, ей было сложно вернуть дыхание и мысли в нормальное русло. Она чувствовала теперь лишь лёгкую, сладкую усталость, не переставая стесняться своего жалкого вида, когда прекрасное тело владельца нависло над ней вновь.
- Господин... - тихо обратилась она, вглядываясь в серые глаза, ставшие совсем светлыми. - Как же вы?
- А что я? - тихо спросил он девушку. Опершись на правую руку (которой вытер свой рот), левой поправил волосы девушки. - Лучше скажите, вы спешите, или мы можем продолжить... - последнее слово Вильям растянул, а вместе с этим завивая на свой указательный и средний палец волосы девушки. Не переставая улыбаться и любоваться глазами своей оппонентки.
- Господин... Я... Позвольте... - Девушка осторожно коснулась острых скул господина, вглядываясь в каждую черту лица владельца. Она позволила себе это сделать, девушка хотела подарить наслаждение своему господину. Медленно приподнявшись, девушка нежно поцеловала шею юноши, поглаживая выпирающие ключицы и широкие плечи.
- Господин... Только скажите... – шепча, сказала слуга, не прекращая дотрагиваться горячими губами до бледной кожи, источавшей аромат парфюма и лаванды, её запаха.
"Неужели она действительно подхватила игру?" подумал Вильям.
- Да... - одно слово, но оно вырвалось из заточения вместе со стоном удовольствия.
Граф аккуратно взял девушку за плечи, и, не отпуская её, перевернулся на спину, так, что художница оказалась сверху.
Отпустив руки, граф, перебирая пальцами, повёл руки вверх. Кисти, как пятиногие пауки аккуратно поползли вверх, с ног на бёдра, дальше по талии и вот они остановились возле грудей.
- Хорошо... Господин... Но... Позвольте... - Девушка хотела наказать себя за непокорность. Как она посмела опуститься ниже, когда граф хотел её коснуться? Однако, несмотря на это, девушка чувствовала нутром, что, пока она этого не сделает, господин не достигнет того наслаждения, которого достигла она. Горячие женские руки немного задержались на рельефом торсе, проводя пальцами по каждой впадинке, по каждой выпиравшей мышце, чувствуя их сокращения. Потом, опустившись всем телом ещё ниже, девушка уперлась бедрами в плоть господина.
- Это... Больно? - Тихо спросила она, томно дыша в грудь юноши.
- Я не знаю... - тихо сказал граф. У него еще не было опыта, но а то, что сейчас творил с девушкой это только воплощение фантазий, что появились при прочтении толстой книги с интересными картинками, и, как оказалось, не менее интересным текстом. Но по этому поводу не было точного мнения. Одни говорили: "Больно!" другие же отрицали боль. Но все были едины во мнении, что это безумно приятно. И больше всего, в первую очередь, приятно слабому полу. А потому Вильям сказал: