— Правильно говорила моя тетушка Эмми, — пробурчал Прескотт себе под нос. — Все идет от того, как ты воспитан.
— Господи, да за исключением одного-двух случаев дядя Герберт никогда не ездил в деревню или Сент Кеверн. И естественно, что местные жители предположили, что вы будете ничуть не лучше своих предшественников. Ваша жизнь должна быть совсем другой, чем у простых людей.
— Не так уж она и отличается.
— Однако различий предостаточно. Вы живете в замке, они — нет. У вас за спиной многовековая родословная, они же не помнят своих предков дальше одного-двух поколений. Ко всему этому, вы новый человек в здешних краях и сразу видно — не англичанин.
— Так или иначе, но прошлое не вернешь, и времена изменились, не так ли? Новая метла метет лучше старой, и особенно вековой мусор.
— Да, похоже, что у новой техасской метлы действительно широкий захват.
— Вы еще просто не представляете, какой широкий, дорогая, — сказал он, и при этом его голос прозвучал так ласково, что у Люсинды от возбуждения побежали мурашки по коже. Ей ужасно захотелось положить голову ему на плечо, прильнуть к нему спиной и почувствовать мускулы на его груди, вдохнуть чистый, мужской запах его тела. А может даже, слегка повернуть голову, посмотреть ему в глаза и коснуться губами его губ. Она знала, что этот поцелуй доставил бы такое наслаждение, такую радость.
Но, как всегда, холодный, здравый ум восторжествовал, и Люсинда отбросила эти мысли в сторону. Мечтать о Прескотте таким образом — полный абсурд. И к тому же опасный. Это могло закончиться лишь душевной пустотой да болью в сердце. Прескотт никогда не станет для нее больше, чем просто другом.
Темная ночь уже опустилась на землю, когда они проехали через крошечную деревушку неподалеку от Сент Кеверна и начали последний этап своего путешествия к домику Люсинды.
— Вы сможете сами найти дорогу к замку? — спросила она.
— Ну, если я даже потеряюсь, переночую где-нибудь в лугах и пойду домой, когда рассветет.
— Вы будете спать под открытым небом?
— Конечно. Почему бы и нет? Мне это не в диковинку.
— Но похоже на то, что к утру будет дождь. Я видела, как вечером собирались тучи.
— Дождь, туман — это не имеет для меня никакого значения. Однажды мне пришлось ночевать в степи в снежный буран. Сказать вам по правде, в наших районах Техаса почти не бывает подобных бурь. Но в тот год стояла ужасная погода. Я сгонял отбившихся от стада коров на дальнее западное пастбище миль за двадцать, а может и дальше от загона в Трипле, когда налетел вихрь. Он засыпал все снегом с такой силой и скоростью, что… — Прескотт вдруг резко остановил коня и втянул носом воздух. — Вы чувствуете запах дыма?
Люсинда насторожилась.
— Да. Интересно, откуда он идет?
— Скорее всего, от одного из домов ваших соседей. В такую прохладную ночь, как сегодня, большое бушующее пламя может показаться даже уютным, не так ли?
Он ощутил, как она замерла в напряжении:
— Что случилось?
— У меня нет соседей, Прескотт, во всяком случае живущих так близко от меня, чтобы я могла почувствовать запах дыма от их пожара.
— Так, может быть, это горит ваш дом?
— Я не знаю, как бы это могло случиться. Уходя, я не оставляла очаг горящим!
— Вы уверены? Вы ведь разводили огонь, чтобы приготовить кексы, которые мы с вами ели.
— Но угли уже потухли, когда мы поехали искать Эмерсона.
Предчувствуя худшее, Прескотт пришпорил лошадь, и животное с трусцы перешло на быстрый галоп. Несмотря на темноту, они преодолели довольно большое расстояние по незнакомой дороге без единого происшествия. Выехав из-за последнего поворота, они увидели перед собой зарево пожара.
— Боже всевышний, похоже, это горит ваш дом!
— Нет! Этого не может быть!
Прежде чем Прескотт успел открыть рот и возразить, Люсинда спрыгнула с коня, споткнулась и упала, но поднялась и быстро побежала к горящему домику.
— Черт побери, Люсинда, вернитесь!
Пришпорив лошадь, он поскакал за девушкой, но нагнал только тогда, когда она уже подбежала к калитке сада.
Соскочив с коня, он обхватил ее рукой за талию и остановил прежде, чем она смогла сделать совершенно безумный шаг.
— Вам нельзя идти туда.
— Я должна. Это мой дом. Все, что у меня есть…
— В этом мире нет ничего дороже жизни, Люсинда. Вы слышите? Ничего! Посмотрите на этот дом. Там настоящее пекло. Вы моментально превратитесь в пепел, как только переступите через порог.
— О Боже мой!
Отчаянно рыдая, она повернулась и уткнулась лицом в его рубашку.
Минуты, в которые огонь уничтожал уютный домик Люсинды, показались Прескотту вечностью. Он стоял и смотрел, как красные языки пламени с треском прорвались через соломенную крышу, осветив все вокруг. Он вздрогнул и отвернул голову, когда взорвались окна, посылая во все стороны тысячи крошечных осколков. С болью в сердце он видел, как погибает ее маленький садик, и прекрасные цветы никнут, умирая от страшного жара. Боже, как ему хотелось облегчить ее боль, ее страдания!
Но понимая, что спасти дом невозможно, он только все крепче сжимал Люсинду в своих объятиях, нашептывая на ухо слова утешения и сострадания. Она больше не рвалась и не делала попыток освободиться, а наоборот, затихла в его сильных руках. В его объятиях — единственном убежище, которое осталось для нее в мире, — она оплакивала гибель самого дорогого, что у нее было.
Люсинда слышала, как, оглушительно треща, валятся балки с потолка, как разбиваются стекла, как гибнет ее дом и ее сад, но не оборачивалась.
И только когда улеглось бушующее пламя и стало слышно лишь потрескивание огня на угасающем пепле, она повернула голову. Но при виде своего сгоревшего дотла дома слезы опять появились на глазах Люсинды.
— О Боже, Прескотт.
— Ш-ш-ш, — сказал он, гладя ее по голове. — Все будет хорошо, дорогая. Все будет хорошо. Главное, вы живы и здоровы. Остальное не имеет значения.
— Но что я буду делать? Это был мой дом, мой единственный дом. Мне больше некуда идти.
— К черту, Люсинда, у вас есть второй дом.
— Где?
— В Рейвенс Лэйере, конечно. Вы можете переселиться и жить там.
— Жить там? — трагическая потеря своего дома казалась незначительной по сравнению с опасностью его предложения. — Я не могу этого сделать.
— Дорогая, в такую трудную минуту, как сейчас, семья должна объединять усилия. А так как я, по-видимому, единственный, кто остался из вашей семьи, мой долг позаботиться о вас.
— Но я не могу…
— К черту, можете. И будете жить в моем доме.
— Прескотт, вы не понимаете. Люди в деревне склонны…
— Сплетничать? Так предоставьте им такую возможность. Черт возьми, пусть себе сплетничают вдоволь. Мне все равно. Возможно, появится еще больше сплетен, если я оставлю вас здесь на произвол судьбы. Так или иначе, а разговоров о сегодняшнем происшествии будет и без того достаточно.
— Разговоров? О нас с вами?
— Нет, о том как возник этот пожар. У меня есть предчувствие, что это произошло совсем не случайно.
— Но кто мог умышленно поджечь мой дом? У меня нет врагов.
— Зато после сегодняшнего вечера они есть у меня.
— Эмерсон?
— А кто же еще?
— О нет, Прескотт. Я его ненавижу и не доверяю, но не могу поверить, что он пошел на такое. К тому же, как он мог это сделать? Он был далеко от моего дома, когда тот загорелся. Он был в Сент Кеверне со своей любовницей.
— Тогда, должно быть, это кто-нибудь другой сделал. Я совершенно уверен, что ваш дом, Люсинда, подожгли.
Люсинда тоже была совершенно уверена, что не оставила горящего огня в печи, когда уходила. Но даже если и оставила, он угас бы сам по себе, как это бывало раньше.
— Ну, пойдемте домой, — сказал Прескотт и, нежно обняв за талию, повел ее к лошади. — Мы можем прийти сюда утром и посмотреть, может что-нибудь осталось.
— Ничего не осталось, — тихо сказала она, в последний раз взглянув на обгоревшие развалины дома. — Все сгорело. Все.
Глава 8
— Нам нужно будет оседлать вашу лошадь после ленча, милорд?