— Так значит теперь все официально.
Прескотт прочитал документы, лежащие перед ним на столе, и кивнул.
— Да, теперь все официально, — сказал Харгривс. — Посыльный от судьи Ченоуэфа доставил их только несколько минут назад. И я подумал, что вы первый должны увидеть их.
— Давно уже пора. Это все, что я могу сказать.
Прошедшие три недели были самыми длинными в жизни Прескотта. Все, что он делал, так это ждал и беспокоился, все время строя планы и отдавая распоряжения перед отъездом из Англии. Все эти три недели он ждал, когда судья объявит Александру, Викторию и Элизабет его приемными дочерьми официально, независимо от того, был он женат или нет. Одновременно с этим он со страхом ожидал, что Эмерсон поднимется из своей водяной могилы, чтобы отомстить ему, если он действительно был мертв, или же придет с шерифом Пенхалиганом и предъявит ему обвинение в покушении на жизнь. Но Эмерсон не появился, и девочки теперь были его.
А еще в глубине души он опасался, что получит письмо от добросовестного судьи, где будет сказано, что документы Эда являются недействительными, что королевские секретари не смогли установить их достоверность и что — Боже, спаси от этого! — он все еще остается графом. Но теперь было ясно, что все беспокойства напрасны. Он опять был свободным человеком.
— Поздравляю, Эд, — сказал он. — Из тебя получится превосходный граф.
— По крайней мере лучше того, каким были вы, если не обидитесь, что замечу это, кузен.
— Я совершенно не обижусь.
— Я должен признаться, однако, что ваше короткое правление в качестве графа не было совершеннейшей и безоговорочной неудачей, как я прогнозировал сначала. Вы сделали одно-два нововведения здесь в имении, которые я намереваюсь сохранить.
— Например?
— Хотя бы то, что вы предоставили больше кредитов фермерам-арендаторам, чем они когда-либо получали в прошлом. И к тому же отдали им большую часть доходов от годового урожая. Это очень справедливо, учитывая, что они здесь выполняют всю работу.
— Если ты действительно настоящий Трефаро, как я думаю, — сказал Прескотт, — ты возьмешь на себя часть этой работы. Ты не можешь просто сидеть здесь в замке и ждать, когда деньги потекут в твои карманы. Ты должен сам пойти туда, где делаются эти деньги, пойти вместе с фермерами в сарай для стрижки овец. Надеюсь, ты не побрезгуешь немного загрязнить свои руки и вернуться домой пропахшим овечьим запахом, потому что, поверь мне, этого не избежать.
На лице у Харгривса появилось брезгливое выражение. Но Прескотт, не обратив на это внимание, продолжал.
— Ты должен выйти в поле и помочь им с сенокосом. А также помочь им сгонять тех чертовых овец, которыми вы все здесь так гордитесь. Такое деятельное провождение времени оставит чувство удовлетворения в твоей душе. Знаешь ли, ты почувствуешь себя полезным. И кроме того, фермеры будут больше уважать тебя, видя, что ты хочешь вести себя, как один из них.
Хагривс кивнул.
— Да, полезным. Мне кажется, что в Рейвенс Лэйере уже давно не было такого активного или даже такого заинтересованного в каждодневной жизни имения графа, каким были вы. В большинстве своем наши прославленные — или же мне следует сказать бесчестные — предшественники были настолько пассивными, что можно было подумать, что всю свою жизнь они проводили в летаргическом сне. Их не интересовало ничего, кроме доходов, которые могло приносить им имение.
— Да, у меня сложилось точно такое же мнение после того, как Люсинда рассказала мне кое-что из истории замка. Зная, какими бездельниками и подлецами были наши родственники, остается только удивляться, что нам, Трефаро, удалось продержаться здесь так долго. Я просто поражаюсь, как один из этих графов не проиграл все это имение кому-нибудь в покер.
— Или как его еще не спустили с молотка кредиторы!
— И они тоже.
Прескотт содрогнулся при воспоминании о длинных очередях кредиторов, которым он был должен всю свою жизнь, так же как были должны его отец, да и дед тоже. Но он рассматривал это как признак того, что был рожден Трефаро. Такова их участь — вечно быть в долгах и находиться в постоянном страхе, что они будут не в состоянии оплатить следующий чек и потеряют все до последнего цента.
— Однако теперь все должно пойти по-другому, не так ли?
— Вы имеете в виду теперь, когда вы нашли спрятанные сокровища последнего барона?
— Конечно же, это не помешает.
— Не хотелось бы разочаровать вас, кузен, но мне кажется, что большая часть этих так называемых сокровищ практически не представляет никакой ценности.
— Не представляет никакой ценности? О, этого не может быть, Эд. Кое-что из них должно чего-то стоить.
— Я не стал бы рассчитывать на это.
— Но ведь там есть золото, серебро и драгоценные камни всех видов.
— Золото и серебро еще могут сойти за настоящие, но насколько мы знаем, все эти драгоценные камни могут оказаться ничем иным, как обыкновенным разноцветным стеклом. Возможно, я делаю преждевременные выводы. Нам достоверно станет известно, что они из себя представляют только когда они будут оценены экспертом. Я могу связаться с одним опытным оценщиком, которого я знал в Лондоне, и он приедет сюда в течение месяца.
— Месяца? Черт, Эд, я не могу ждать здесь так долго. Мы с девочками уезжаем в Лондон завтра утром, а двумя днями позже мы отправимся в Техас.
— Тогда, я думаю, у вас не останется другого выбора как положиться на меня, чтобы я прислал вам вашу долю после того, как все будет оценено и распродано.
— Нет, и этого я сделать не могу. Не потому, что я не доверяю тебе, нет. Просто мне нужны эти деньги сейчас.
Харгривс погладил пальцами подбородок, раздумывая о возможности выхода из создавшегося положения.
— Вы предлагаете разделить их?
— А есть ли у меня другой выбор?
— Нет, если вы хотите отдать мне мою долю, как и обещали.
— Тогда, я думаю, мы так и сделаем. Разделим сокровища и оба испытаем свою судьбу. Надеюсь я не выберу что-то слишком плохое.
И этим же утром они с Харгривсом, согнувшись над письменным столом в библиотеке, стали выбирать себе понравившиеся драгоценности. И хотя Прескотт периодически приходил в уныние при мысли о том, что его сокровища могут оказаться ничего не стоящими побрякушками, в глубине души он очень надеялся, что это не так. Судя по весу золотых украшений и по чистоте камней, они вполне могли быть настоящими. Даже вещи из серебра, уже сильно потускневшие от времени, выглядели подлинными. Но, с другой стороны, он не был знатоком в подобных делах. Он был просто бедным, увязшим по горло в долгах погонщиком скота, которому очень нужны деньги.
Положив свою долю сокровищ в наволочку и перекинув ее через плечо, он устало поплелся наверх в свою комнату, которая теперь казалась ему пустой и одинокой без Люсинды.
Когда он видел ее в последний раз, она собиралась с девочками на прогулку. Она хотела побыть с ними некоторое время наедине, чтобы попрощаться.
Прескотт, бросив наволочку с драгоценностями на кровать, подошел к окну, отодвинул штору и посмотрел на простор зеленого пастбища внизу.
Черт побери, почему она не могла оставить свою глупую гордость и любить его так, как он любил ее? Почему она так заботится о том, чтобы он сохранил доброе имя и положение в обществе? Его это совсем не волновало. Он никогда не беспокоился и никогда не будет беспокоиться из-за подобных пустяков.
Тут внезапно ему в голову пришла мысль, которая уже давно таилась где-то в глубине сознания, но только сейчас показалась вполне приемлемой для решения проблемы.
Он даст ей еще один шанс. Он попросит ее выйти за него замуж и поехать с ним к нему домой в качестве его жены, но если она скажет нет и на этот раз… Это хорошо сработало для Пайна. Черт, может быть, это сработает и для него!
Глава 26
Люсинда стояла в коридоре на втором этаже, наблюдая в щелку между двумя тяжелыми шторами за сценой, которая происходила на дороге прямо перед террасой. Прескотт размахивал в воздухе руками, руководя погрузкой маленьких детских сумок и чемоданчиков вместе со своим собственным багажом. Уже через несколько минут все они усядутся в карету и уедут, оставив позади Рейвенс Лэйер, Сент Кеверн, Корнуолл, а чуть погодя, и всю Англию. И — Боже, пощади разрывающееся от горя сердце — они навсегда покинут и ее.