Он заметил справа закрытую дверь и кивнул на нее головой.
— А что там?
— Гардеробная Вашей светлости.
— Моя что?
— Гардеробная, милорд.
Миранда открыла дверь, и Прескотт заглянул туда. Комоды и шкафы высотой в десять футов вплотную стояли вдоль стен, покрывая каждый дюйм их поверхности за исключением окон и дверей. В центре комнаты располагалось большое зеркало в подвижной раме, стул и еще одна кровать, однако гораздо меньше той, что находилась в спальне.
— А это ванная комната Вашей светлости, — сказала Миранда, открыв другую дверь.
Прескотт ожидал увидеть ванную, похожую на ту, что была у него дома в Трипле, всю незатейливую обстановку которой составляли раковина с кувшином, небольшое зеркало над ней и ванна, которая всегда казалась ему слишком маленькой. Но в ванне, которая предстала перед ним сейчас, могли бы поместиться вместе с ним еще два человека. Она была настолько велика, что он мог бы плавать в ней, если бы такая безумная идея пришла ему в голову.
— О Боже всевышний! Мой прапрадедушка был, должно быть, очень большим мужчиной.
«Неужели моим удивлениям не будет конца?» — подумал Прескотт, когда они с Мирандой возвращались назад в гостиную. У него были отдельные комнаты для проведения свободного времени, для сна, для переодевания и для купания. А он-то думал, что техасцы любят жить на широкую ногу. Как мало знали они про англичан, которые обошли их на целую милю.
— И это все, мисс Миранда, — спросил он с улыбкой, — или у вас есть еще какие-нибудь сюрпризы для меня?
Она покраснела и опустила глаза.
— Нет, это все из того, что можно было показать. Если, конечно, вы не желаете посмотреть апартаменты ее светлости.
— Ее светлости что?
— Комнаты, милорд. Они прямо рядом с вашими.
— Нет, я не вижу в этом необходимости. У меня нет ее светлости. То есть, я хотел сказать, леди Сент Кеверна просто не существует. Я не женат.
— Пока не женат, — пробормотала себе под нос Миранда, шурша юбками и слегка покачивая бедрами, чего, Прескотт был уверен, она никогда не делала раньше.
Он еще мог терпеть этих старух, вроде Эсмеральды, сделав так, чтобы они не показывались слишком часто ему на глаза, но хорошенькие молоденькие горничные вроде Миранды и ее сестры Ровены — совсем другое дело. Они слишком соблазнительны для здорового мужчины, каким был Прескотт, а потому и слишком опасны. Его богатый жизненный опыт подсказывал быть всегда настороже с ними и сдерживать свои чувства, иначе однажды, совершенно неожиданно для себя, он может оказаться сидящим перед их папашей с приставленным ко лбу заряженным ружьем.
— Мы осведомились у миссис Свит, милорд, и она заверила, что ужин будет подан ровно в восемь.
Опять этот Харгривс со своим обращением к себе во множественном числе! Прескотт посмотрел на отражение своего камердинера в зеркале и в сотый раз подумал, что этот человек кого-то ему напоминает, но кого именно никак не мог вспомнить.
Лицо Харгривса показалось Прескотту знакомым уже при первой встрече, когда сэр Генри представил их друг другу в Лондоне. Представил? Не стоит обманывать самого себя. Сэр Генри откровенно заставил его нанять Харгривса на место камердинера, расхваливая бывалого слугу и перечисляя его многочисленные заслуги на службе у графов, маркизов, виконтов и даже у одного герцога.
Прескотту пришлось не по душе предложение сэра Генри довериться какому-то незнакомцу и передать ему на попечение все свое имущество, но его возражения были безрезультатны.
Сэр Генри просто-напросто стиснул зубы — он частенько это делал, когда Прескотт спорил с ним, — и сказал, что любой уважающий себя граф никак не может обойтись без помощи камердинера. Прескотт в конце концов сдался, но не потому, что очень заботился о своем престиже, а потому, что пульсирующая вена проявилась на лбу сэра Генри, и он испугался, что она может лопнуть от чрезмерного напряжения.
— Так, говорите в восемь? — отозвался Прескотт. — Ну, если вы можете ждать так долго ужина, то думаю, смогу подождать и я.
Харгривс закрыл глаза и сделал медленный глубокий вдох, как будто пытаясь успокоиться.
«По крайней мере, — подумал Прескотт, — это лучше, чем выставлять напоказ раздутую пульсирующую вену».
— Как вы, Ваша светлость, без сомнения, уже знаете сами, нам не придется ужинать вместе, по-семейному, как раньше. Вы будете ужинать один в столовой, тем временем как мы будем есть с остальной прислугой Вашей светлости на кухне.
Прескотт закончил, наконец, застегивать свой камзол и повернулся лицом к камердинеру.
— Знаете что, Эд? Еще несколько недель назад я ужинал со всей семьей на кухне, как вы хотите сделать сегодня. В столовой мы ели только по воскресеньям, на День благодарения и Рождество. А одному мне приходилось это делать только тогда, когда я, бродя по дорогам, не успевал добраться до своего дома к ночи и останавливался в какой-нибудь таверне.
— Но Ваша светлость уже больше не в Техасе. Теперь мы в Англии.
— «Мы» знаем это, Эд.
— И было бы гораздо лучше для соблюдения дистанции между нами, в соответствии с нашими положениями в обществе, если бы вы называли нас по фамилии — Харгривс, нежели по имени — Эдвард. Или, как вы говорите, Эд.
— Послушай, пока меня не оседлали этим проклятым титулом, который вовсе не приводит меня в восторг и, наверное, никогда не будет приводить, я был ничуть не лучше тебя. И насколько мне кажется, я и сейчас тебя ничем не превосхожу. Да, знаю, это может звучать странно для такого человека, как ты, который всю жизнь прислуживал герцогам, принцам и им подобным, но я привык сам себя одевать. Я делаю это с раннего детства.
— Но для того-то мы я состоим на службе у Вашей светлости, чтобы снять это бремя с ваших плеч, ведь у вас так много других дел.
— Никаких дел! Черт! Послушай дружище, все, что я делаю с тех пор, как приехал в эту проклятую страну, это хожу с одного банкета на другой. Я рабочий человек, черт побери. Сплетничать и нести всякую чепуху за чаем с богачами вовсе не является, в моем представлении, полезным занятием.
— Ваша светлость скучает?
Прескотт заметил нотку удивления в голосе камердинера.
— Черт побери, да, я скучаю. Я постоянно скучаю уже с того дня, как только добрался сюда. И ты умирал бы здесь с тоски, если с детства был приучен трудиться на своей земле с восхода до заката, смотреть, как твои телята вырастают в лучших в округе коров, сражаться с дождями, засухами и ворами скота, не говоря уже о вихрях, которые приходят так неожиданно, грозясь заморозить все стадо на выпасе. Дома я был полезен кому-то, кормил свою семью. Здесь я никому не нужен. Если я захочу сделать что-то сам, мне не позволят, потому что я стал джентльменом, а джентльмены ничего не должны делать. Они только отсиживают свои зады, в то время как другие работают на них.
Харгривс медленно покачал головой, размышляя над словами Прескотта.
— Можно мне дать совет его светлости?
— Конечно, выкладывай.
— Словом, имение Вашей светлости очень нуждается в… скажем, реконструкции…
— Мне не надо говорить об этом. Я сам заметил его ужаснейшее состояние в первую же минуту, когда увидел этот замок. Но, если я хочу сделать Рэйвенс Лэйер таким, каким он был когда-то, то мне не обойтись простым латанием дыр. А это, Эд, дружище, значит, что нужны деньги.
— При всем должном уважении, милорд, вам не следует обсуждать свои финансовые вопросы с посторонними.
— Эд, но ведь ты же поднял эту тему. Я просто пытаюсь доказать тебе, что заниматься реконструкцией Рэйвенс Лэйера для меня почти неосуществимая идея. Если бы у меня были деньги, все было бы по-другому, но у меня их нет.
— Вашей светлости не следует делать поспешных выводов, предполагая худшее.
— Но я разорен. Я не могу попасть в худшее положение, чем то, в котором нахожусь сейчас.