* * *
Битва за Карс приближалась. Лорис-Меликов понимал свою ответственность за это сражение, которое становилось главным в его военной карьере. В журналах военных действий, многочисленных докладах генерала великому князю Михаилу Николаевичу, в переписке командира Корпуса с начальниками отрядов, в дневнике Михаила Тариеловича и других документах ярко прослеживается глубокая озабоченность состоянием войск, жизнью и настроениями солдат. С особой тщательностью анализируются намечаемые удары, роль отдельных отрядов в предстоящем штурме. Впечатляют материалы, раскрывающие суровую жизнь командующего Корпусом: многочисленные осмотры частей в условиях горной местности и бездорожья, бессонные ночи, случайная пища и другие невзгоды подрывали здоровье генерала79.
Между тем противник сумел сосредоточить свои силы: под знаменем Мухтара-паши собрались воины из отдаленных уголков Малой Азии — Багдада, Дамаска и других городов и населенных пунктов. В результате были сформированы две турецкие армии. Неприятель значительно усилился. Обстоятельства складывались не в пользу русских — пришлось отказаться от блокады Карса.
Эта неудача, отступление Корпуса Лорис-Меликова, вызвала различную оценку в исторической литературе. Одни исследователи считали отступление русских ошибкой80. Другие — вынужденным, но совершенно целесообразным действием, приведшим к дальнейшему успеху русского оружия. Сам же Лорис-Меликов свидетельствовал, что войска Мухтара-паши в то время в численном отношении были в полтора раза сильнее русских, у которых в тылу находились восставшие народы Чечни и Дагестана. Войска поэтому не могли наступать против турок — нужно было сдерживать недовольство мусульманского населения. «Перед нами, — рассказывал Лорис-Меликов, — превосходящей численностью неприятель, сзади горючий материал, для которого была нужна лишь искра, лишь единоверная рука, протянутая в интервал русских войск хотя бы в виде двухтысячного отряда кавалерии, чтобы пожар, раздуваемый религиозным фанатизмом, вспыхнул со страшною силою, и нам пришлось бы запереться в собственных крепостях, окрркенных слившимися силами внутренних и внешних врагов»81. Поэтому войска Корпуса, не проводя широкомасштабного наступления, тревожили противника ежедневными рекогносцировками, фланговыми атаками, ложными маршами. Все это удерживало турецкую армию. Время было выиграно — с Волги и из-под Москвы подошло подкрепление.
Генерал-майор С.О. Кишмишев, книгу которого о войне в Турецкой Армении в 1877—1878 гг. высоко оценил Михаил Тариелович, специально рассмотрел этот эпизод отступления русских и дал ему оценку. По его мнению, снятие осады Карса «история запишет в число замечательных военных событий». Действующий Корпус русских солдат, уступающий по своей численности неприятелю, умело уходит из-под грозной, хорошо воорркенной крепости, уходит без потерь, ничего не оставив противнику. «Таким счастливым исходом мы обязаны исключительно энергии командующего корпусом, обнаруживавшейся в последние дни осады в изумительной степени: он все предвидел, все предусмотрел, всем распоряжался лично, все принял в соображение. Успех дела был достойною и лучшею наградою за громадные труды и заботы, понесенные в эти дни генерал-адъютантом Лорис-Меликовым»82.
Тут нам хотелось бы сделать некоторое историографическое отступление. В 1888 г. в «Русской старине» была опубликована статья А.М. Войнова «Бой под Зивином в азиатской Турции», предпосланная необычным предисловием от редакции журнала. В нем отмечалось, что автор статьи, стремясь снять с себя упреки (за неудачный исход боя), которые содержались в указанном труде Кишмишева, пытается взвалить ответственность на других. Эпизод этот имел важные последствия: снятие осады Карса было во многом связано с поражением русских под Зивином. Поэтому редакция, придерживавшаяся принципа беспристрастности, решила опубликовать статью, смягчив некоторые сркде-ния ее автора, «не касаясь существа предмета»83.
Дело в том что, полемизируя с Кишмишевым, Войнов осуждает и Лорис-Меликова за его якобы неумелое руководство операцией, за двоевластие в командовании: главную роль играл генерал Гейман, а «корпусной командир находился здесь только для общего руководства»84. Думается, что указанное предисловие преследовало цель не только восстановить в принципе историографическую справедливость, но и непосредственно защитить авторитет Аорис-Меликова (в отредактированной статье он называется бесфамильно, только — «корпусной командир»), с которым редактор «Русской старины» М.И. Се-мевский был в дружественных отношениях. 7 июля 1887 г. Семевский специально приехал к Михаилу Тариеловичу в Веве и, как нам представляется, познакомил его с первоначальным текстом статьи Войнова, получив необходимые консультации для намечаемого к публикации предисловия85.
* * *
Для понимания подлинной роли Аорис-Меликова в Кавказских войнах необходимо выяснить характер его взаимоотношений со своим непосредственным начальником — великим князем Михаилом Николаевичем. В этой связи нас интересует и другой вопрос: как складывались слркебные отношения между великим князем и военным министром Д.А. Милютиным, представлявшим высшую либеральную бюрократию? Его дневниковые записи выясняют некоторые интересующие нас обстоятельства, иногда раскрывающие скрытые, глубинные мысли их автора. Такой курс исследования способствует определению места начальника Терской области, а потом и командира Кавказского корпуса в многотрудных ратных делах и позволяет изучить достоверность информации, получаемой императором от великого князя о Лорис-Меликове — человеке, который станет вторым лицом в государственной иерархии.
Военный министр и наместник Кавказа были далеко не единомышленниками; правда, острых конфликтов между ними не происходило — либеральному министру приходилось считаться с августейшей особой, но серьезные разногласия имелись. Великий князъ был противником многих положений военной реформы, проводимой Милютиным. Не соглашался с политической ролью Закаспийского края86, стремился получать дивиденды от железнодорожного строительства. 18 апреля 1875 г. Милютин записал в дневнике: «Говорят, что в. к. Михаил Николаевич бомбардирует великих князей Константина Николаевича и наследника цесаревича телеграммами, в которых убедительно упрашивает их, во имя дружбы, отстоять Бакинскую дорогу. Крайне прискорбно и грустно, что дух спекуляции и жажды наживы до такой степени обуяли всех не только государственных людей, но даже членов царской фамилии»87.
Приведенные свидетельства важны для понимания дальнейшего: приближались решающие моменты войны на Кавказском фронте — наступление, штурм Карса. Как же в этих условиях вел себя великий князь? 25 июня 1877 г. из Александрополя он писал императору, что Лорис-Меликов «благоразумно» отступил от Карса и собирает силы для контратаки. Что же в это время делает он сам, главнокомандующий всей Кавказской армией? Пришлось об этом доложить: «Теперь я должен объяснить, почему я решился выехать из отряда под Карсом и прибыть сюда. Когда я в конце мая приехал туда, то генерал-адъютант Лорис-Меликов уже предлагал мне вступить лично в командование действующим Корпусом; я не согласился»88... Весьма симптоматичное признание! Брату царя предстояла возможность проявить себя в решающих сражениях, а он отказался. Не хотел, оказывается, обидеть Лорис-Меликова: дела, дескать, шли хорошо и, взяв на себя командование, он тем самым смещал «на низшую должность командующего Корпусом». Это первая причина. Вторая — командующий всеми войсками на Кавказе вынужден «переезжать из одного отряда в другой» (напомним, что этот Корпус был основной силой всей Кавказской армии)... «Поэтому, — чистосердечно признается Михаил Николаевич, — я в отряде занимал роль пассивную».
Эта «пассивная роль» диктовалась, по мнению великого князя, сложившимися обстоятельствами: в присутствии своего августейшего начальника Лорис-Меликов «становился нерешительным», обращался за советами, терял «собственную инициативу в своих решениях»89. Так, думается, началось развенчание деятельности командира Корпуса, о котором раньше в письмах к императору содержались только восторженные отзывы.