Вообще, Харьков встретил графа не особенно дружелюбно. Несколько дней спустя, когда генерал Минквиц был рке уволен от должности командующего войсками с назначением членом военного совета и харьковое общество давало ему прощальный обед, один из ораторов, перечисля заслуги (?) Минквица, воскликнул... «вот вместо этого заслуженного деятеля прислан сюда никому не известный, неведомый нам генерал». Граф только улыбнулся, но в ответ на предложенный за его здоровье тост сказал, между прочим, что ему и в мысль не приходило ставить свои заслуги в параллель с заслугами генерала Минквица, что он не сомневается, что Харькову имя его, графа, не знакомо, так как он для него ничего еще не сделал, но что употребит все усилия вывести свое имя из неизвестности. Такая ироническая речь, сказанная притом с присущим графу ораторским искусством, тут же завоевала ему общие симпатии.
Прежде чем действовать, граф пожелал ознакомиться с положением дел. Для этого он обратился к содействию местных высших судебных чинов, достойных полного уважения.
Харьков находился тогда в состоянии некоторой анархии. За три месяца до его приезда был убит местный губернатор кн. Кропоткин2; в университете и в ветеринарном институте происходили крупные беспорядки, прекращаемые военною силой и даже казачьими нагайками; студенты учением не занимались, своевольничали и доходили до такого безобразия, что, например, на похоронах одного из своих то-
Окружающих на свою сторону (фр )-
варищей несли открыто по улицам венок с надписью: «От социалистов — социалисту»3; высшая учебная власть и учебный персонал не пользовались никаким авторитетом; даже школьники, гимназисты и гимназистки, были так распущенны, что появлялись безнаказанно в загородных кафе-шантанах, что вынудило графа опубликовать приказ по полиции о недопущении воспитанников к соблазнительным зрелищам и обратиться с таким же печатным увещаниям к родителям и наставникам4; полиция была в таком неуважении, что не проходило ни одного дня, чтобы агенты ее не подвергались оскорблениям и словами, и действием.
Граф Лорис-Меликов прежде всего настоял на перемене нескольких высших представителей власти, тотчас же испросил и привел в исполнение увеличение состава городской и уездной полиции, выхлопотал значительную прибавку ей содержания, уволил неугодных, затем, разобрав несколько дошедших до него случаев столкновения полиции с публикою, он строго наказал виновных, не различая, были ли то частные лица или полицейские чины, после чего подобные столкновения более не возобновились.
Пригрозил военным судом и угрозу эту привел в исполнение в нескольких случаях поджога помещичьего имущества и распространения толков о переделе дворянских земель. Затем принялся за учебные заведения. Собрав к себе попечителя, ректора5 и профессоров, он вступил с ними в беседу, во время которой просил сообщить ему общее число удаленных, исключенных и высланных за беспорядки студентов. Получив в ответ довольно внушительную цифру, он спросил: «А сколько удалено профессоров?» И когда ему доложили, что ни одного, сказал: «Очень жаль, но предупреждаю вас, что отныне будет наоборот: за всякий беспорядок отвечать мне будете вы, господа. Вам вверяются юноши исключительно для того, чтобы вы их учили и наставляли добру, а вы, не сумев приобрести между ними авторитета, думаете заменить его популярничаньем. Так более не будет».
Приведу еще один характерный случай. В Харькове задумано было учреждение Технологического института. Когда здания для него были уже отстроены и на них затрачено около 1,5 млн рублей, возбудился вопрос: нужно ли открывать институт? Местная власть, ничтоже сум-няшеся, высказалась в том смысле, что институт бесполезен, а выстроенные для него здания должны быть обращены под казармы для войск. Бывший министр внутренних дел Маков не удовольствовался однако таким простым решением и, пользуясь назначением гр. Ло-рис-Меликова в Харьков, передал этот вопрос на его разрешение. Граф созвал совещание из губернатора, губернского предводителя дворянства, председателя губернской земской управы, ректора и профессоров университета и инженеров путей сообщения. Изложив обстоятельства дела, он прибавил, что сознает себя совершенно некомпетентным и поэтому может высказать свое заключение лишь после того, как выслушает все мнения «за» и «против». Речь его два раза прерывалась одним из присутствующих губернских сановников словами: «Да это все известно и рассуждать тут не о чем». Граф сперва промолчал, а затем, обратившись к своему т^еггир^еиг’у657, сказал: «Я убежден, что вам все известно, но я-то ничего не знаю и потому желаю поучиться». Совещание единогласно высказалось за открытие института, что и последовало уже после отъезда графа.
В среде учащейся молодежи граф популярности не искал и такое искательство презирал; в беседы и объяснения со студентами не вступал, как это тогда было в моде; напротив, виновных не щадил и с попадавшими в их среду вредными элементами не церемонился, но в своих действиях обнарркивал такую строгую справедливость, такое беспристрастие, не исключавшее благожелательности к молодежи, что заслркил в среде их глубокое к себе уважение, выразившееся в полном соблюдении порядка во все время, пока он был генерал-губернатором.
В свободные промежутки он посетил губернские города остальных 5 подчиненных ему губерний: Полтаву, Чернигов, Курск, Орел и Воронеж с целью ознакомиться на местах с представителями власти и с положением дел. Повсюду его встречали с восторгом, везде простота его обращения, его доступность, его живой и проницательный ум, его красноречивая, исполненная добродушного юмора речь производили обычное обаяние: в речи примирялись, всякие шероховатости сглаживались, обычные в провинции столкновения и пререкания между властями устранялись; достаточно было несколько его слов, чтобы все требования административной власти исполнялись беспрекословно...
В Орле на завтраке, данном городским обществом, в ответ на обращение к нему приветствия, граф произнес речь, произведшую такой фурор, что городской голова купец Авилов в порыве восторга вскочил со своего места и поцеловал у него руку, чем немало смутил графа и остальных присутствующих. Когда на другой день Авилов явился к графу благодарить за оказанную честь, последний заявил ему, что не приедет более в Орел до тех пор, пока городское общество не выстроит казармы для войск, крайне в них нуждавшихся. «В<аше> с<и-ятельство>, — отвечал Авилов, — все для вас сделаем. Если бы вы только знали, сколько у нас тут (указывая на сердце) накопилось, да только говорить-то мы не умеем». Граф, поглядев на него, покачал головою и сказал: «Ну, да и плут же ты должен быть, братец». Слова эти оказались пророческими, так как несколько лет спустя тот же Авилов за ограбление банка был сослан в Сибирь.
В ноябре 1879 г. покойный Государь возвращался из Крыма. Провожая Его Величество по своему краю, граф доложил ему о положении дел, о принятых им мерах, и как результат их — о полном спокойствии во вверенных ему губерниях, достигнутом не путем устрашения, а обращением к благомыслящей части общества с приглашением помочь правительству в борьбе его с крамолою. Государь за все его распоряжения горячо его благодарил и несколько раз повторил: «Ты вполне понимаешь мои намерения». Когда граф заявил Его Величеству, что наиболее существенную помощь и поддержку он встретил в чинах судебного ведомства вообще, а в прокуратуре в особенности, то Государь заметил: «Это очень приятно, но откровенно признаюсь, я от тебя первого это слышу».
Вообще пребывание в Харькове, по собственному признанию графа, было лучшей порой его деятельности. Но счастие никогда не бывает продолжительно. Наступила пора испытаний.