Между тем вести о смертоносной эпидемии уже распространялись: прошел слух о появлении чумы в Царицыне. Это заставило саратовского губернатора М.Н. Галкина-Врасского 17 декабря телеграфировать в Министерство внутренних дел сообщение об эпидемии в низовьях Волги и просить о помощи. Л.С. Маков предписывал саратовскому губернатору учредить карантин и направлял в Саратов партию врачей. В ответ губернатор сообщал, что эпидемия затухает123. Позднее будет установлено, что «ветлянская эпидемия почти всецело предоставлена была естественному ходу ее развития. Только 18 декабря, когда эпидемия вступила уже в период ослабления, приняты были ограничительные меры к ее прекращению: Ветлянка была окрркена кордоном»124.
Лишь 22 декабря в «Правительственном вестнике» появилось сообщение о вспыхнувшей в станице Ветлянка Астраханской губернии эпидемии, которая с наступлением холодов пошла на убыль. Болезнь не определялась как чума, отождествляясь с тифом, дающим осложнения на легкие. Столь же успокоительными были и последующие известия в казенной печати. Они, впрочем, не остановили распространявшейся паники: слухи о появлении чумы в самых разных районах то и дело появлялись в неофициальной прессе. Редактор-издатель «Московских ведомостей» М.Н. Катков позднее будет обвинять либерально-демократическую печать в «раздувании опасности». Но в той обстановке газеты — центральные и местные — предпочитали дать непроверенные сведения и последующее их опровержение, чем пройти мимо сообщений, могущих оказаться действительными.
И все же правительство до поры не очень тревожил очаг заразной, неопознанной болезни, вспыхнувшей вдалеке от столицы. В Петербурге в разгаре был зимний сезон: балы, парадные обеды, приемы и рауты нескончаемой чередой шли в Зимнем и Аничковом дворцах, как и во дворцах всех великих князей Романовых. Однако позиция власти изменилась в связи с международной обстановкой: Австро-Венгрия, Германия и Румыния установили на границах с империей карантин. Сведения об этом появились в газетах 10—12 января 1879 г. Мощные кордоны преградили доступ в Европу русским товарам и путешественникам. Ограждения карантинным кордоном, установленные Румынией по Пруту и нижнему Дунаю, прерывали сообщения с русскими войсками, остававшимися еще за Дунаем. Эти акции не только осложняли завершающую стадию переговоров о мире с Турцией, нанося урон престижу империи, но и грозили огромным материальным ущербом. Они-то и заставили правительство по-иному взглянуть на бедствие в низовьях Волги, унесшее к этому времени 370 жизней. 12 января на свадьбе дочери великого князя Михаила Николаевича Анастасии и принца Мекленбургского об эпидемии на Волге рке говорили как о серьезной напасти.
16 января эти проблемы обсркдались в Комитете министров по представлению министра внутренних дел Л.С. Макова с участием медицинских экспертов. Доктор С.П. Боткин (член медицинского совета Министерства внутренних дел) и лейб-медик Н.Ф. Здекауер определяли эпидемическую болезнь в Астраханской губернии как чуму. Меры по локализации заразы, предотвращению ее распространения признали недостаточными, решено было предпринять действия по ее искоренению в очаге заболеваний: затихшая в связи с наступлением холодов эпидемия могла вспыхнуть весной. С этой целью постановили «послать на места доверенное лицо, с обширными полномочиями». В кулуарах называли трех кандидатов: градоначальника Санкт-Петербурга, генерал-адъютанта Ф.Ф. Трепова, а также героев Русско-турецкой войны генерал-адъютантов И.В. Гурко и графа М.Т. Лорис-Мели-кова. 17 января — накануне большого бала в Зимнем дворце — на совещании у Александра II обсуждался выбор командируемого в низовья Волги. Сам император высказался в пользу Трепова, но остальные участники совещания — военный министр Д.А. Милютин, шеф жандармов А.Р. Дрентельн и министр внутренних дел Л.С. Маков — единодушно «подали голос» за Лорис-Меликова, склонив на свою сторону и Александра II. В тот же день граф был вызван во дворец для объявления Высочайшего повеления125.
Царским указом 25 января «в видах безотлагательного принятия мер к прекращению обнаружившейся в Астраханской губернии заразы и предупреждения дальнейшего ее распространения на другие местности» учреждалась должность временного астраханского генерал-губернатора и сопредельных с нею губерний. Губернаторы Астраханской, Саратовской, Самарской и Ставропольской губерний, а также начальники соседних областей подчинялись генерал-губернатору126. Этим же указом Александр II назначал генерала от кавалерии, генерал-адъютанта графа М.Т. Лорис-Меликова на пост астраханского генерал-губернатора.
Полномочия генерал-губернатора были огромны — ему предоставлялось право «делать распоряжения именем Его Императорского Величества», непосредственно обращаться к императору, объявлять подвластную ему территорию или ее части на военном положении. Генерал-губернатору присваивались права командира корпуса в военное время и подчинялись войска, расквартированные в подведомственных губерниях. Все министерства и ведомства должны были оказывать ему содействие127. «Единство распоряжений лучше всего может обеспечить быстроту их исполнения»,— приветствовала влиятельная консервативная газета «Московские ведомости» решение о временном генерал-губернаторстве в низовьях Волги128. Либеральная пресса с не меньшим одобрением встретила назначение Лорис-Меликова генерал-губернатором в край, где гнездилась общая для всех опасность.
Разумеется, от этого назначения — волею царя — Лорис-Мели-ков не мог отказаться, но при желании сумел бы уклониться. Врачи без всякой натяжки представили бы справки о том, что состояние здоровья графа препятствует выполнению возложенной на него задачи, и он нуждается в дальнейшем лечении. Михаил Тариелович пытался, правда, отговориться тем, что Поволжья вовсе не знает, но в ответ, как рассказывали, услышал: «Нет! Поезжай!»129 Человек чести и долга, Лорис-Меликов безропотно подчинился приказу «усмирить чуму», хотя новое назначение сокрушало его надежды на размеренную, спокойную жизнь, к которой он потянулся после войны. Наверное, при этом он не чужд был мысли о своей карьере, новой ступенью в которой могло быть успешное выполнение задания. Но поставленная перед ним задача уже увлекла его и своей трудностью, и благородной целью. Искоренить чуму, избавить население целого края от страшных последствий новой вспышки эпидемии, а страну от паники, которая могла бы дестабилизировать жизнь, — на это стоило потратить силы и здоровье. И он снова «в надежде славы и добра» устремляется в гущу событий, говоря современным языком, в их «горячую точку».
Сообщая, что назначение Аорис-Меликова генерал-губернатором встречено всеобщим сочувствием, консервативные «Московские ведомости» привели отрывок из заметки в «Санкт-Петербургских ведомостях» некоего г. Львова, не раз встречавшегося с Лорис-Меликовым в Терской области. Вспоминая, как в ту пору всем «очевидно было, что в области есть хозяин, есть душа в деле», Львов не сомневался в успехе миссии Михаила Тариеловича и в Астраханской губернии. Перед отправлением графа к этому месту назначения г. Львов посетил его с целью сказать, что «вся Россия смотрит на него с доверием». «Сердцем чувствую это, — ответил Лорис-Меликов, — я глубоко тронут». — «А Ветлянку сожжете?» — перебил я его. «Сожгу, братец, все что нркно сжечь, ни одной хаты более, ни одной менее... А прежде всего, расстреляю двух-трех должностных за мерзости, которые там делаются...»130 Вот это-то намерение генерал-губернатора кое-кого «расстрелять» столь пришлось по душе редактору-издателю «Московских ведомостей» М.Н. Каткову, что его газета воспроизвела (в фельетоне Б. Маркевича) рассказ Львова со страниц петербургской газеты. Репрессии Катков считал самым надежным средством наведения порядка и в Лорис-Мели-кове усмотрел единомышленника.
Но и либеральная интеллигенция в такой экстремальной ситуации была не против крайних мер, к тому же обнадеживало стремление генерал-губернатора взглянуть на положение дел шире, чем принято было в официальной печати. «Болезнь болезнью, — высказался Лорис-Меликов перед отъездом в Астрахань, — а меня озабочивают экономические вопросы, политические...»131 Это звучало многообещающе...