Наиболее выдающийся факт второго периода диктатуры графа Лорис-Меликова есть низвержение графа Толстого. Отставка этого министра народного помрачения есть действительная заслуга диктатора. Но, радуясь этой несомненно всероссийской радости, а также таким, пока еще сомнительным радостям, как назначение Сабурова, Абазы, Маркова, Бунге3, надо помнить, что все это только изменения в составе населения бюрократического Ноева ковчега. Новый министр, новые товарищи министра, новый начальник главного управления по делам печати еще не успели определиться. Но положим, что в ковчеге русской бюрократии, как и в библейском Ноевом ковчеге, чистых животных по семи пар, а нечистых только по две. Мы готовы этому радоваться вместе с легальной журналистикой и со всем русским обществом. Приятно видеть, что попечительское правительство дает нам хороших начальников взамен дурных. Но взмахи лисьего хвоста не это обещали, не паллиативы в виде хорошего начальства. А из-за них забыты все обещания первого периода диктатуры.
Типический азиатский дипломат, граф умеет товар лицом показать. С треском и громом явилась прокламация к жителям столицы, а за кулисами обещанное в ней обращение к содействию общества свелось к нулю. Кимвалы и тимпаны возвестили приглашение представителей города Петербурга в верховную комиссию, а на деле они не были там ни одного раза. Отставке Дрентельна был придан характер сокращения деятельности, если не уничтожения III Отделения, а на деле оно продолжает свою гнусную деятельность в усиленных размерах.
Того требует азиатская натура и азиатские привычки графа. Еще будучи начальником Терской области, он занимался насаждением шпионства, то же продолжал делать в Харькове, то же делает в Петербурге. Мы имеем довольно достоверные сведения, что кроме обыкновенных агентов III Отд., шпионством, под видом прислушивания к общественному мнению, занимаются и некоторые русские литераторы, даже довольно видные, и попы, посещающие Дом Предварительного Заключения. Еще больший гром, чем отставка шефа жандармов, произвело правительственное сообщение о пересмотре дел административно-ссыльных. Мы знаем, что князь Имеретинский4 объезжал некоторые тюрьмы и бегло расспрашивал содержащихся там в ожидании отправки на место административной ссылки. Но если этот объезд и даст какие-нибудь результаты, то до сих пор их не видно, а видно совсем другое. Видно, что как раз в момент правительственного сообщения из Петербурга происходили усиленные высылки на место родины, в Сибирь, в захолустья Европейской России.
(По сведениям «Голоса», от 4 июня, в Восточную Сибирь проследовало 64 человека политических ссыльных, из которых 23 — административных. По нашим сведениям, в Москве на 14 июля была собрана новая партия в 83 человека политических ссыльных, из которых административных свыше 30 человек.)
Правительственное сообщение мотивировало, между прочим, пересмотр желанием дать некоторым молодым людям, оторванным от науки, возможность кончить образование. А нам известны такие, например, случаи: в июне месяце студент IV курса М.Х. (Медико-хирургической академии) Неуймен, обязанный 2 года назад подпиской о невыезде, обратился в III Отделение с запросом, может ли он уехать на каникулы. Запрос заставил вспомнить о нем, и студент был немедленно выслан административным порядком. Нам известны и другие подобные случаи.
Все это лисий хвост.
Где же волчий рот?
Лисий хвост многие охотно простят графу, даже, может быть, похвалят за него. Скажут: ловкий человек. Но азиатский дипломат не только ловкий человек, он жестокий человек. Сам увлекаясь процессом надувательства, граф в этом увлечении не остановится ни перед чем.
Наши легальные собраты берут иногда из «Народной воли» отдельные клочки, как материал для довольно плохих острот. Но они никогда ничего не заимствуют, например, хотя бы из нашей хроники арестов. Тем более не посмеют они перепечатать ниже следующие факты, за достоверность которых мы ручаемся. Но мы усердно просим иностранные газеты обратить на них внимание. Если нам, как людям гонимым и пристрастным, не поверят, то пусть поручат своим петербургским корреспондентам навести точные и подробные справки. Пусть Европа узнает, что такое либеральный азиат, так ловко умеющий муссировать грошовую подачку, вроде, например, помилования Вончакова, Судейкина и Чугуевца, осужденных всего на два месяца к заключению в смирительном доме, без ограничения прав. Об этом знаке милосердия и либерализма протрубили и русские и иностранные газеты. Пусть же Россия и Европа заглянут за кулисы!
Вот эпизоды из харьковского генерал-губернаторства графа.
За участие в побеге Фомина Ефремов5 был приговорен к смертной казни. На самом деле он ничего не знал о побеге, а был только знаком с некоторыми участниками. На суде это вполне выяснилось. Главной уликой против него признавалось будто бы им написанное письмо, в котором обсуждались различные планы побега. На самом деле письмо это было писано И. Ивичевичем6. Последний собственноручно сообщил об этом графу Лорис-Меликову, указывая на тождество своего почерка с почерком преступного письма. Несмотря на все это, суд вынес Ефремову смертный приговор. Затем к Ефремову являлся прокурор и говорил такие гнусные речи: «Мы знаем, что вы не причастны, но власть не должна быть компрометирована безнаказанностью преступления; виновные скрылись, вы ответите». Он обещал, однако, от имени графа помилование, если Ефремов подаст прошение. Тот отказался. Прокурор вновь пришел и уже просил приговоренного к смерти подать прошение: «Снимите, — говорит он, — тяжесть с совести, ручаюсь за помилование». Совесть!.. Ефремов не соглашался. Прокурор обратился к его товарищам, чтобы те его уговорили. Товарищи стали уговаривать не губить себя (а товарищи тоже безвинно попали), и, наконец, чтобы облегчить ему путь, подали все за себя прошение о смягчении участи. Ефремов был сломан... «Если бы я знал, какую жизнь мне придется вести, я бы не подал прошения: такая жизнь не стоит унижения, — пишет он рке с каторги. — Но тогда я не имел достаточно сил. Мучаюсь этим до сих пор. Я не ждал приговора к смерти и был совершенно убит. Я ничего не делал, не имел даже ясных убеждений. Смерть меня так напугала, что даже опасался, что не выдержу на эшафоте и малодушным поведением скомпрометирую партию». Подал прошение и попал на 20 лет на каторгу. Затем граф Лорис-Меликов поместил сестру Ефремова в учебное заведение. Услужливые языки распускают слух, что он лично за нее платит, но это неверно; она воспитывается на казенный счет, хотя и по ходатайству графа.
Нужны ли комментарии к этим оригинальным всполохам азиатской совести? Нркно ли доказывать, что заботы о воспитании сестры человека, заведомо невинно погубленного, это все равно что та свечка, которую анекдотический разбойник ставит Николаю-чудотворцу после убийства? Хорош суд, осуждающий на смерть невинного человека, хорош прокурор, умоляющий снять с его совести тяжесть, но лучше всех граф, истинный виновник этого возмутительного эпизода.
В Петербурге история Ефремова повторилась на Сабурове. Все помнят, что суд по делу Адриана Михайлова, Веймара, Сабурова7 и других, назначенный к слушанию к конце апреля, был отложен на неделю. Все помнят также, что приговор Сабурова к смертной казни вовсе не вытекал из данных, выяснившихся на суде. Вот объяснение этих фактов. Граф почему-то уверился, что Сабуров есть убийца Мезенцева. Незадолго перед судом диктатор лично явился к Сабурову и долго вилял перед ним своим мягким лисьим хвостом, всячески убеждая его открыть свое настоящее имя. Граф обещал помилование, обещал сохранить тайну имени, говорил о своем великодушии, оцененном даже в Европе. А когда Сабуров остался непоколебим, граф оставил лисий хвост и разинул волчий рот. Он объявил Сабурову напрямик, что он будет повешен. На другой день к Сабурову явился Черевин8, подтверждая и просьбу, и угрозу принципала. В конце разговора он дал Сабурову неделю на размышление, вследствие чего суд и был отложен на неделю. Так как Сабуров за неделю не одумался, то финалом гнусной комедии суда был смертный приговор, чудовищный в юридическом смысле, но вполне соответствующий азиатской совести диктатора.