Мы не пытались делать подробной оценки управления графа Лорис-Меликова как первого, кажется, министра в русской истории, который, помимо личного честолюбия, был проникнут искренним желанием государственной пользы. Публика инстинктивно сознавала это, и тут-то заключалась тайна популярности графа Лорис-Ме-ликова, редкой в нашем скептическом обществе. Графа Лорис-Меликова заграничные газеты сравнивали с Мазарини1, который сумел с честью управлять Францией в самое смутное время при помощи примирительной и ловкой политики. Опыт показал теперь, что в сравнении этом не было смысла. Граф Лорис-Меликов, не говоря уже о его бескорыстии, которым не отличался Мазарини, составив-ший себе на службе состояние в 200 миллионов лир, — не гнался за властью из-за власти, ради честолюбия. Потому он и оставил свой пост с такою высокою репутацией в глазах просвещенного общества, которое всегда ценит истинные заслуги.
Новое время. 1881. 13 (25) мая.
1 Мазарини Жюль (1602—1661) — французский политический деятель. С 1639 г. на французской службе, в 1643 г. — кардинал, во время беспорядков Фронды в 1649 г. подвергнут опале, бежал из Парижа. В 1653 г. вернулся, возвысил внешнее могущество Франции, истощил страну высокими налогами.
«Разве Император Александр II был в ссоре со своим народом?»
Хороша была диктатура с громадными полномочиями для подавления крамолы! Попомнит Россия год этой «диктатуры сердца», как назвал ее, еще в начале, один из ее чувствительных петербургских органов...
В одном общественном собрании в Петербурге, на этих днях, осмелились сказать, что эта диктатура спасла русский престол. Пусть бы говорили о спасении города Петербурга, в лице Наума Прокофьева, от Ветлянской заразы, — но сказать, что кто-то спасал русский престол! Сметь сказать это в лицо России! Нет, не престол требовалось спасать, — он незыблем, пока стоит Россия и жизнь ее народа. Увы, требовалось только охранить доброго царя от убийц, подсылаемых изменой!
И осмеливаются еще говорить, будто кто-то был призван примирить Царя с обществом. С каким обществом? Разве Император Александр II был в ссоре со своим народом? Русский народ, во всех сословиях своих, всегда отличался безусловною преданностью своему законному Государю, в котором видит свою собственную, Богом дарованную ему власть, оплот и силу своего государственного бытия, свое олицетворение. Преданность русского народа престолу выдерживала все испытания. Она не колебалась ни при каких невзгодах. Или уж царствование Александра II было так сурово и круто, что терпение русского народа лопнуло, как пишут русские изменники в своих брошюрах за границей ? Нет, никогда царская власть в России не действовала так освободительно, так либерально, как минувшее царствование. Кому же и за что было с ней ссориться? В котором из сословий русского народа могло бы развиться недовольство такое, что потребовались чрезвычайные меры для его успокоения? В крестьянском ли? Кажется, нет. В городских ли сословиях? Кажется, тоже нет. В дворянстве ли? Тоже нет. Дворянство особенно гордится своею принадлежностью престолу, своею стародавнею службой государству, для которого оно и было создано, и оно не может не сознавать, что самое бытие его зависит от незыблемости и целости самодержавной власти. С кем же мириться? Кого же ублажать?..
Московские ведомости. 1881. 20 мая.
«Возбудил к себе глубокое доверие и земства, и власти, и народа»
Наиболее выдающийся, наиболее популярный государственный деятель России, граф М.Т. Лорис-Меликов, оставил свой многотрудный пост... Что означает отставка графа Аорис-Меликова? Смена ли это только лиц или направлений... «Московские ведомости» провозгласили, что теперь у нас начинается национальная политика (внутренняя, конечно). Из последующих статей газеты оказалось, что национальная политика должна заключаться в стеснении свободы печати, в ограничении независимости суда и т. д. «Московские ведомости» решительно полагают, что такая охранительная свистопляска должна начаться именно с удалением от дел графа М.Т. Лорис-Меликова... Бывший министр внутренних дел возбудил к себе глубокое доверие и земства, и власти, и народа, до которого дошли вести о гуманном и вместе с тем энергическом государственном деятеле. Народ весьма сочувственно посмотрел на национальную будто бы политику графа Аорис-Меликова. Ничего не может быть на Руси национальнее твердости, соединенной с великодушием, быстроты и справедливости действия, соединенных с пощадою и мягкостью. А именно этими качествами, в выдающейся степени, отличается знаменитый и военными подвигами, и заслугами в гражданском управлении бывший министр внутренних дел. Из всех русских людей доверие покойного императора, в необычайно трудную для России годину, остановилось на графе Лорис-Меликове, и все, что находилось в пределах сил одного человека, с которым рука об руку шли весьма немногие из власть имущих, — все это было сделано или подготовлено, как свидетельствуют отзывы подавляющего большинства органов русской печати. Газета «Русь», которую какой-то злой рок и некоторое упрямство нередко толкают в сторону «Московских ведомостей», так отозвалась о бывшем министре внутренних дел: «Граф Лорис-
Меликов оставляет о себе блестящий след. Россия не может не припомнить с благодарностью, как успокоились ее нервы, как поднялось и обновилось состояние общественного духа с его назначением. Ни один, кажется, министр в России, а из министров внутренних дел и положительно никто, не пользовался до него такою популярностью и общим доверием. Чувствовалось, что прибыло ума, жизни, широкого и деятельного почина (чего всегда было очень скудно) и умалилась бюрократическая рутина; дышалось свободней и легче. Много истинно-полезного успел совершить в краткий период своего нахождения у дел...»
Деятельность графа Лорис-Меликова принадлежит истории, возобновление этой деятельности с величайшею радостью встретило русское общество, которое вновь почувствовало бы, как выразилась «Русь», что «прибыло ума, жизни, серьезного и деятельного почина...».
Русская мысль. 1881. Кн. VI. 2-й отдел. С. 91—92. Ънутреннее обозрение В. Голь-цевах.
1 Гольцев Виктор Александрович (1850—1906) — публицист, доцент Московского университета. Был редактором «Юридического вестника», «Русского курьера», сотрудничал в «Русских ведомостях», «Вестнике Европы», вел ежемесячное «Политическое обозрение» в «Русской мысли».
Из зарубежной прессы
Граф был очень несчастлив в результатах своей деятельности. Русские говорят: «Конец — делу венец», немцы — «Епйе — АИез §иЬ>, а между тем, едва ли многие государственные люди видели такой разлад между изданиями от их предначертаний со стороны большинства и действительным ходом событий, как это довелось графу Михаилу Тариеловичу. Быть может, он слишком поздно или слишком рано стал у дела власти, но, к величайшему ркасу и сожалению, его время закончилось убиением среди белого дня, среди столицы, целою шайкою спевшихся убийц одного из величайших Государей России и благороднейших людей, ознаменовалось подведением под разные места Петербурга, взрывом грабежа на юг России и возникновением среди администрации идеи верховников-бюрократов, думавших противопоставить Самодержцу Всероссийскому — свое бюрократическое «я». Мы не сомневаемся, что эти результаты должны болезненно отзываться в душе человека, служившего с такою честью и славою всю жизнь и оказавшему несомненные услуги своему громадному отечеству, в разные периоды своей разносторонней деятельности, но, тем не менее, факты остаются фактами. Для полноты очерка заимствуем характеристику графа из одной иностранной газеты, писанную г. Перивьэ.
«Для своих пятидесяти шести лет граф кажется еще очень бодрым на вид. Красивые черные глаза полны жизни и огня; они постоянно в движении, подобно и остальной части лица. Волосы все еще черны, густы и растут упрямо; бакенбарды, с пробивающеюся сединою, отпущены по образцу русских военных людей, хотя несколько длиннее обыкновенного. Граф среднего роста, худощавый, весь из нервов, с медноватым оттенком кожи, загоревшей от лучей солнца Кавказа. Он живет в здании бывшего III отделения, по Фонтанке, выезжает лишь во дворец или в заседание государственного совета, в легкой коляске, сопровождаемый двумя конвойными казаками, скачущими у задних колес и держащими длинную пику у стремени. На козлах сидит дагестанский горец, его бывший ординарец, преданный ему душою и подозрительно смотрящий на всех попадающихся на пути. После обычного доклада у Государя граф удаляется в свой кабинет, стены которого видели такое множество высокопоставленных лиц. Он допускает к себе всякого, как только улучит свободную минуту; в приемной вместе с министрами ожидают его прибытия бедные женщины; каждый имеет о чем-нибудь просить этого вельможу, и каждый убежден в его высоком уме и справедливости. Граф обедает в шесть часов. За обедом подается старое кахетинское вино, нагретое елико возможно и очень крепкое: оно восстановляет силы этого кавказского уроженца, весьма чувствительного к внезапным переменам петербургского климата. Затем граф снова принимается за работу до поздней ночи. В минуты умственного отдохновения граф любит пошутить и посмеяться. Но это случается весьма редко, так как служебные дела не дают пользоваться минутным удовольствием. Никто никогда не думал сомневаться в полнейшем бескорыстии графа Лорис-Меликова. Это тем замечательнее, что у него нет никакого обеспеченного состояния, и министерского содержания ему вполне достаточно для удовлетворения потребностей жизни — жизни совершенно патриархальной, которую ведет он, вместе с своею супругою и тремя дочерьми. Его домашний быт чужд всякой роскоши, и граф никогда не дает официальных вечеров. Вся жизнь его поглощена непомерным трудом, сопряженным с обязанностями его положения. Усиленная деятельность его ума доходит иногда даже до того, что он как бы теряет представление о внешних предметах. Один из состоящих при нем офицеров рассказывал, что когда почивший Император Александр Николаевич имел пребывание в Ливадии, то граф часто писал по ночам длинные конфиденциальные письма. Он громко редактировал эти письма, как будто диктуя их невидимому секретарю; иногда останавливался, отворял дверь в комнату, где находился дежурный адъютант, спрашивал у него папиросу и возвращался в кабинет, громко повторяя начатую фразу. Можно было подумать, что эти внешние действия он производил в припадке сомнамбулизма. Я уже говорил, что у него кроткий характер. Но среди его многотрудных обязанностей встречаются иногда поводы к гневу, и тогда, как рассказывал мне один свидетель, черты его лица принимают грозное выражение. Так случилось, однажды, в прошлом году, летом. В Петербурге вздорожала цена на хлеб, вследствие спекуляций некоторых торговцев. Граф, разгневанный, призвал к себе городского голову и многих гласных.