Да только человек предполагает, а бог, как известно, располагает.
Добрался огонь, сено чердачное истребляющий, до схороненной в самом дальнем углу шкатулки. Ничего необычного, черное лакированное дерево, вспыхнуло, сгорая, как и обычное осиновое полено.
Да вот только лежало в той шкатулке необычное.
Маленькая костяная статуэтка толстого смеющегося человечка, залитая свинцом. От жара свинец потек и выпал изнутри камешек. Многогранный, полупрозрачный, пурпурно-зеленого оттенка.
Лизнул огонь этот камушек.
Тут и грохнуло.
Осторожно поднял Уткин голову. Жив. Даже, надо признать, здоров. Хотя в первый момент показалось, что все, хана, отвоевался. Померещилось, что петлюровцы гранату швырнули, так все вокруг тряхнуло, даже все внутренности содрогнулись.
Выглянул Петька в окошко.
Потер глаза.
Еще раз выглянул.
Еще раз потер глаза.
Снова выглянул.
Ущипнул себя за ляжку, аж взвыл.
Выглянул.
Медленно открыл дверь и вышел на крыльцо.
Случалось ему во время войны с таким явлением сталкиваться: пейзаж тот, а дома памятного — нет, одни головешки кучей.
А здесь все наоборот: дом тот, а пейзаж — не тот.
Когда Уткин в домик заскакивал, от петлюровцев спасаясь, вокруг был лес. И дорожка.
А сейчас стоял домик на вершине круглого холма, посреди равнины и ближайший лесок виднелся аж верстах в трех.
И было вокруг так тихо, только ветерок облизывал лицо, да пели высоко-высоко в ослепительно-голубом небе птицы. Как будто и нет войны. Трава изумрудная еле шевелится под ветерком, солнце светит, тепло-тепло, но не печет. И по дороге, что вьется в отдалении, отряд конников скачет, сабель так с десяток.
Сжал красноармеец было гранату, живьем, мол, не дамся, да остановился. Что-то непонятное произошло вокруг, куда лес делся — неизвестно, где он, Петька, сейчас находится — непонятно, так что погодим воевать. Прежде надо рекогносцировку провести.
Одернул Уткин гимнастерку, фуражку поправил, гранату и пистолет за спину спрятал и ждет.
Чем ближе подъезжали всадники, тем больше Петьке казалось, что он смотрит какую-то фильму историческую, вроде «Трех мушкетеров», только цветную, со звуками и запахами.
Не было у конников ни красных звезд, ни золотых погон, ни висячих башлыков. Винтовок и тех не было. А вместо сабель — шпаги! Натуральные шпаги!
Подъехали конники к Уткину, смотрят на него, что-то на непонятном языке переливчато обсуждают. Петька на них смотрит, не меньше удивляется.
Что оружия настоящего нет — это ладно. Так и одеты не по настоящему.
Сапоги высокие, мягкой кожи, разноцветные, в таких не воевать, а только по паркетам порхать. Одежда вся в кружевах, да золотой вышивке, как будто перед ним отряд принцев прикатил. Сами незнакомцы все молодые, худые да бледные, пальцы тонкие, холеные. На головах ничего не надето, только у одного обруч серебряный.
Можно подумать и вправду принцы…
Вспомнил было Петька книжку английского писателя Уэллса, про машину, что по времени путешествовала, хочешь в прошлое, хочешь — в будущее, Начал было думать, что попал он неизвестным образом в прошлое, когда королей водилось как голодных волков по весне. Да не успел мысль додумать.
Уши незнакомцев его сбили.
Острые, длинные, до самой макушки.
Золото в дорожной пыли
Герой, который с похмелья оказывается в чужом мире… Что может быть банальнее? Читать, про то, как герой, с трудом разлепляя опухшие глаза, хрипло бормочет «Вот это мы вчера с Васькой надрались…», как он морщится от головной боли, недоуменно смотрит на стоящих над ним эльфов и волшебников, отмахивается от них «Уйдите, глюки…», дышит на принцесс перегаром и хлопает по плечу короля «Ну что, батяня, где здесь у вас дракон, которому нужно зуб вырвать?»… Что может быть скучнее? Верить в то, что пьяный герой окажется где-то кроме тюрьмы или придорожной канавы (в худшем случае — с перерезанным горлом)… Что может быть наивнее?
Виктора разбудило не похмелье. То, что терзало его, заслуживало этого банального названия не больше, чем атомная бомба «Толстяк» — звания громкой хлопушки. Во рту было сухо, как на Луне и гадостно, как в авгиевых конюшнях за день до прихода Геракла. Голову сверлило, сжимало, колотило и раскалывало, как будто многочисленный народец гномов обнаружил в ней алмазные копи и немедленно приступил к горным разработкам, используя все достижения гномского гения, вплоть до проходческих комбайнов и направленных взрывов.