В этом интеллигентно-бродяжьем наряде (с рюкзаком, ага) я посетил ювелирный магазин, где один хороший знакомый поменял мне триста грамм оранжевой бумаги на килограмм желтого металла в различных изделиях. После этого бартера я, с упомянутым килограммом (и с рюкзаком, ага) сел в автобус и поехал на край города.
Боялся ли я, что мое золотишко помылит какой-нибудь везучий карманник? Не очень. Карманники, на мой взгляд, редко надеются обнаружить в рюкзаке мятого полубомжа что-то ценное. Ну и бдительности я не терял.
Добравшись до окраины, я пешочком вышел на трассу и зашагал вдоль по ней, периодически взмахивая рукой перед проезжающими машинам и не слишком переживая, если они не останавливались. Не остановилась одна — остановится другая, третья, пятая… Мне спешить некуда. Кинутые мною ребята — серьезные, конечно, но не до такой степени, чтобы суметь организовать мой розыск с перекрытием вокзалов и аэропортов и прочесыванием города и прилегающей местности. А если что-то подобное они и сумеют организовать — то я уже буду далеко.
Очень далеко.
Сменив пару фур и одну голубую «Ауди» с молодой девчонкой за рулем (и не побоялась же, сумасшедшая), я добрался до искомого райцентра. Оттуда, на пыльном и скрипучем рейсовом «пазике», помнившем, вероятно, еще времена Брежнева, я доехал до «усадьбы». А уже оттуда зашагал по совсем уже заросшему проселку к дедовой деревне.
Лето уже неделю как кончилось, дачники разъехались, школьники пошли в школу, старики давно умерли, так что, когда я к вечеру дошел до дома, где провел почти все детство — уже смеркалось.
Оно мне и на руку — задуманное мною лучше исполнить ночью. Нет, ничего такого мистического — просто удобнее, чем шарить впотьмах по подзабытому лесу.
Ключ оставался там, где я его оставил в свой последний приезд пять лет назад — на гвоздике, вбитом в косяк старой мастерской. Доски, которыми были забиты окна, никто не тронул, видимо, мародеры и прочие сталкеры сюда не добрались, так что, с третьей попытки открыв взвизгнувший замок, я прошел внутрь.
Пылища… Ну а что ты ожидал увидеть? Пахнет затхлостью и сыростью. Оставив дверь открытой для проветривания, я вышел во двор и заглянул в сарай.
Лопата, основательно проржавевшая, стояла на прежнем месте.
Именно ею, вот этой самой лопатой я и пытался выкопать клад тем памятным днем.
Было мне четырнадцать…
И был я еще, сами понимаете, наивным чукотским мальчиком. И жила в дедовой деревне Машка, этакая оторва, как ее называл дед — «мальчишница». С другой стороны — а с кем ей еще играть, если в деревне других девчонок не водилось? Вот она с мальчишками с самого детства и хороводилась. Загорелая дочерна, длинноногая, с вечно сбитыми коленками и исцарапанным носом, постоянно фонтанирующая идеями… Помните, я упоминал про купание голышом? Во-о-от…
С чего она придумала, что на поляне в лесу закопан клад — понятия не имею. Может, первое, что на ум пришло, ляпнула. Однако мне, наивному мальчику, эта мысль запала. Потому что в нашем лесу, если как следует порыться, можно было действительно многое обнаружить. От ржавых гильз от снарядов и немецких касок, до горелых кирпичей на том месте, где стояла деревушка, чем-то не понравившаяся немцам.
Почему бы и вправду не оказаться кладу?
Вот я, как дядя Федор, взял лопату и вечерком отправился на поляну. Копать клад.
Почему именно на эту, круглую? Да бог его знает. Ничем она была не хуже и не лучше других лесных полян. Пришел я, значит, на поляну, тишина, ни ветринки, травинка не шелохнется, вздохнул, оглянулся, посмотрел на закат над лесом — и начал копать.
Вот как сейчас копаю.
Только в тот раз я нифига не знал, до чего докопаюсь. Копал и копал. Земля мягкая, как говорил кот Матроскин: «В такой земле мы в два счета клад найдем!». Яма уже дошла глубиной до середины бедра и я начал подумывать о том, что, если клад не найдется, то можно устроить неплохую землянку.