Вскоре эта принцесса, столь страстно им заинтересованная, сумела облегчить его участь. Своим влиянием она устроила то, что он мог хоть изредка выходить из замка и ездить в Париж, а в скором времени и полное освобождение графа Мирабо было приписано, главным образом, ее заступничеству. Вот это все было ему высказано теперь Софи с беспощадною откровенностью. Мирабо был в ярости, голос его, подобный львиному рычанию, привел в ужас весь монастырь. Монахини по своим кельям, коленопреклоненные, молились, думая, что это сам искуситель ворвался в овчарню. Никто не отваживался идти против него. Так, наконец, и расстались они, взаимно ожесточенные и не восстановив между собою сердечного согласия.
– О, как это все печально! – воскликнула Генриетта, тяжело вздыхая. – А с тех пор Мирабо и Софи разве не встречались мирно? – прибавила она тихо дрожащим от ожидания голосом.
– Тогда в монастыре мы ежедневно трепетали, боясь, что он вернется! – ответила сестра Анжелика. – Но прошло некоторое время, прежде чем добрая маркиза получила кое-какие сведения о Мирабо. Ревность его, по-видимому, утихла, и он предлагал Софи помириться и дать себя увезти; она же была так слаба и полна любви, что согласилась на задуманное им. Видя, что я, ради ее же вечного спасения, восстаю против этого, она стала чуждаться меня с упорным молчанием. Но я удвоила свою бдительность, чтобы спасти ее, и, подслушав, узнала скоро все, о чем они условились между собою. Мирабо сумел добыть оттиск нашего монастырского ключа и прислал Софи ключ, которым она должна была ночью открыть себе ворота. День и час бегства были назначены. Мирабо стоял за монастырской стеной, ожидая свою прекрасную беглянку. Но я, подкрепив себя к тому молитвой, выдала все нашей настоятельнице. В ту самую минуту, когда Софи собиралась открыть ворота, она была удержана рукой абэссы. Граф Мирабо едва успел убежать от высланных против него монастырских слуг. Я же в тиши вкушала торжество праведницы, спасшей Софи от гибельного для нее возобновления связи с Мирабо.
– А с тех пор граф Мирабо не пробовал больше овладеть своею Софи? – спросила Генриетта, погружаясь в мечтательную задумчивость.
– Мирабо и Софи разлучены навсегда, – возразила монахиня торжественно. – Даже после того, как несколько месяцев тому назад Софи возвращена полная свобода, граф Мирабо, говорят, не приближался к ней и вовсе о ней не думал.
– Как, маркиза де Монье выпущена из монастыря? – спросила Генриетта с тревогой.
– Смерть ее мужа, маркиза де Монье, освободила ее наконец, – сказала сестра Анжелика. – По условию, уладившему процесс Мирабо в Понтарлье, она должна была подписать обязательство, что не покинет монастыря, в котором находится, ранее смерти своего мужа. Когда же он умер, Софи наняла домик в Гине, рядом с монастырем, служившем ей так долго убежищем и утешением и даже соединенным с ее жилищем особым ходом. Стол она тоже имела у благочестивых кларессинок, не желая расставаться с ними и возвращаться в свою семью, от которой видела только плохое. Так эта бедная страдалица обрела на приветливых берегах Луары свою родину и мир, и да благословит ее Господь, хотя после того случая она и стала моим врагом.
Сказав это, Анжелика начала шептать тихую молитву, и Генриетта, повинуясь ее строгому взгляду, благоговейно последовала ее примеру.
– В эту минуту я молилась за тебя, чтобы охранило и защитило тебя от графа Мирабо! – сказала Анжелика, вставая. – К тебе подкрался самый опасный безбожник, и я сочла своей обязанностью оберегать тебя.
– Благодарю тебя, – возразила Генриетта, причем щеки ее опять зарделись ярким румянцем. – Твое намерение прекрасно, и я постараюсь заслужить его, хотя, быть может, опасность и не так велика, как ты думаешь.
– Ты полагаешь так потому, что граф Мирабо безобразен? – с горячностью возразила монахиня. – Это уже есть начало греха с ним, если кто считает себя от него в безопасности. Действительно, в первую минуту его обезображенное оспой, дикое лицо производит ужасное впечатление и ноги подкашиваются при виде этой широкоплечей, могучей фигуры. Но этот внушаемый им ужас и есть настоящее чарующее средство, данное ему сатаной, чтобы он мог неминуемо губить всех, кого захочет. Я сама, увидев его несколько раз, начала было испытывать, как этот ужас мало-помалу, в глубине сердца, превращается во что-то совершенно противоположное и светлое. А теперь спокойной ночи, сестра Генриетта! Уже поздно.