| One of its chiefs, who understood Provencal, begged the commune of Marseilles to give them this bare and barren promontory, where, like the sailors of old, they had run their boats ashore. | Один из начальников, понимавший провансальский язык, попросил у города Марселя позволения завладеть пустынным мысом, на который они, по примеру древних мореходов, вытащили свои суда. |
| The request was granted; and three months afterwards, around the twelve or fifteen small vessels which had brought these gypsies of the sea, a small village sprang up. | Просьбу уважили, и три месяца спустя вокруг десятка судов, привезших этих морских цыган, выросло небольшое селение. |
| This village, constructed in a singular and picturesque manner, half Moorish, half Spanish, still remains, and is inhabited by descendants of the first comers, who speak the language of their fathers. | В этом своеобразном и живописном селении, полумавританском, полуиспанском, и поныне живут потомки этих людей, говорящие на языке своих дедов. |
| For three or four centuries they have remained upon this small promontory, on which they had settled like a flight of seabirds, without mixing with the Marseillaise population, intermarrying, and preserving their original customs and the costume of their mother-country as they have preserved its language. | В продолжение трех или четырех веков они остались верны своему мысу, на который опустились, как стая морских птиц; они нимало не смешались с марсельскими жителями, женятся только между собой и сохраняют нравы и одежду своей родины так же, как сохранили ее язык. |
| Our readers will follow us along the only street of this little village, and enter with us one of the houses, which is sunburned to the beautiful dead-leaf color peculiar to the buildings of the country, and within coated with whitewash, like a Spanish posada. | Мы приглашаем читателя последовать за нами по единственной улице селения и зайти в один из домиков; солнце снаружи окрасило его стены в цвет опавших листьев, одинаковый для всех старинных построек этого края, а внутри кисть маляра сообщила им белизну, составляющую единственное украшение испанских posadas.[2] |
| A young and beautiful girl, with hair as black as jet, her eyes as velvety as the gazelle's, was leaning with her back against the wainscot, rubbing in her slender delicately moulded fingers a bunch of heath blossoms, the flowers of which she was picking off and strewing on the floor; her arms, bare to the elbow, brown, and modelled after those of the Arlesian Venus, moved with a kind of restless impatience, and she tapped the earth with her arched and supple foot, so as to display the pure and full shape of her well-turned leg, in its red cotton, gray and blue clocked, stocking. | Красивая молодая девушка, с черными, как смоль, волосами, с бархатными, как у газели, глазами, стояла, прислонившись к перегородке, и в тонких, словно выточенных античным ваятелем пальцах мяла ни в чем не повинную ветку вереска; оборванные цветы и листья уже усеяли пол; руки ее, обнаженные до локтя, покрытые загаром, но словно скопированные с рук Венеры Арльской, дрожали от волнения, а легкой ножкой с высоким подъемом она нетерпеливо постукивала по полу, так что можно было видеть ее стройные, изящные икры, обтянутые красным чулком с серыми и синими стрелками. |
| At three paces from her, seated in a chair which he balanced on two legs, leaning his elbow on an old worm-eaten table, was a tall young man of twenty, or two-and-twenty, who was looking at her with an air in which vexation and uneasiness were mingled. He questioned her with his eyes, but the firm and steady gaze of the young girl controlled his look. | В трех шагах от нее, покачиваясь на стуле и опершись локтем на старый комод, статный молодец лет двадцати - двадцати двух смотрел на нее с беспокойством и досадой; в его глазах был вопрос, но твердый и упорный взгляд девушки укрощал собеседника. |
| "You see, Mercedes," said the young man, "here is Easter come round again; tell me, is this the moment for a wedding?" | - Послушай, Мерседес, - говорил молодой человек, - скоро пасха, самое время сыграть свадьбу... Ответь же мне! |
| "I have answered you a hundred times, Fernand, and really you must be very stupid to ask me again." | - Я тебе уже сто раз отвечала, Фернан, и ты сам себе враг, если опять спрашиваешь меня. |
| "Well, repeat it,-repeat it, I beg of you, that I may at last believe it! | - Ну так повтори еще, умоляю тебя, повтори еще, чтобы я мог поверить. |
| Tell me for the hundredth time that you refuse my love, which had your mother's sanction. Make me understand once for all that you are trifling with my happiness, that my life or death are nothing to you. | Скажи мне в сотый раз, что отвергаешь мою любовь, которую благословила твоя мать; заставь меня понять, что ты играешь моим счастьем, что моя жизнь или смерть для тебя - ничто! |
| Ah, to have dreamed for ten years of being your husband, Mercedes, and to lose that hope, which was the only stay of my existence!" | Боже мой! Десять лет мечтать о том, чтобы стать твоим мужем, Мерседес, и потерять эту надежду, которая была единственной целью моей жизни! |
| "At least it was not I who ever encouraged you in that hope, Fernand," replied Mercedes; "you cannot reproach me with the slightest coquetry. | - По крайней мере не я поддерживала в тебе эту надежду, - отвечала Мерседес, - ты не можешь меня упрекнуть, что я когда-нибудь завлекала тебя. |
| I have always said to you, 'I love you as a brother; but do not ask from me more than sisterly affection, for my heart is another's.' | Я всегда говорила тебе: я люблю тебя, как брата, по никогда не требуй от меня ничего, кроме этой братской дружбы, потому что сердце мое отдано другому.
|