Глава 5
1
Был превосходный майский вечер, кондиционеры, скрытые за потолочными карнизами, бесшумно охлаждали и очищали воздух в помещениях только что отремонтированного и обставленного мебелью моего особняка. В комнатах поддерживалась воздушная атмосфера, в которой отсутствовал смрад и зловоние, который окутывал Париж простолюдинов и городских рынков. Мне пришлось приложить немалые усилия для того, что свой особняк превратить в некое подобие термоса, внутренние помещения которого были самым тщательным образом и полностью изолированы от внешней среды.
Даже магически мне было трудно достичь такого великолепного результата!
Следуя правилам того времени, мне пришлось для поддержания своего престижа в глазах соседей и знакомых из высшего общества нанять большое количество домашней прислуги, простолюдинов – мужчин и женщин. Этим же парижанам, которые имели одну только извилину в голове, было практически невозможно объяснить, тем более, их заставить каждый раз, когда они входили или выходили из особняка, на пару минут задерживаться в компрессионных тамбурах, где и производилась очистка воздуха. Вот мне и пришлось поломать голову, чтобы придумать, как производить процедуру очистки воздуха, не привлекая внимания своей прислуги. На всех входах магически я создал неприметную пелену из уплотненного воздуха, препятствующую проникновению дурных запахов, поддерживающую прохладу и свежесть во внутренних помещениях особняка.
После только что принятого душа я, будучи одетым в один только махровый халат и, полураспластавшись на софе маленькими глотками из фужера прихлебывал великолепное красное вино. Одновременно я прислушивался к тому, о чем сейчас бубнил Бунга-Бунга, мой мажордом или дворецкий, решившего поделиться со мной последними парижскими новостями. Мажордом важно расхаживал по гостиной и, внимательно наблюдая за тем, как меня обслуживает лакей, сейчас он говорил о том, что мадам Сюзанна де Монморанси несколько раз интересовалась датой моего возвращения из Ла-Рошели. Лейтенант де Сен-Мар прислал слугу с запиской, в которой клялся в верной дружбе до гроба, благодарил меня за проявленное благородство и деяния, совершенные по дороге из Руана в Париж.
В этом месте мой умница мажордом сделал смысловую паузу, надеясь услышать от меня пояснения, каким это образом я вдруг оказался в Руане, когда ездил в Ла-Рошель?! Но я проигнорировал его этот тонкий, словами не высказанный намек, нетерпеливым жестом руки потребовав от Бунга-Бунга продолжение своего рассказа о парижских новостях. Видимо, тот обиделся на меня за непочтительное невнимание, в отместку, Бунга-Бунга тут же поменял тональность всего своего повествования. Он перешел на сухое и скучное изложение, перечисление голых фактов без единого намека на свой комментарий к тому или иному факту.
Я же продолжал его слушать, одновременно размышляя о творимых в этом французском мире делах, когда этот мир запутался в кознях и интригах королевского двора. Перед отъездом в Ла-Рошель я через Конона Зотова, неофициального представителя государя Петра Алексеевича в Париже, отправил Алексею Васильевичу Макарову в Санкт-Петербург небольшую такую цидульку о своих делах, о своих перспективах на будущее. Ну, небольшой такой отчетец, в котором рассказал о своем появлении, становлении в этом французском Париже. Сейчас же ожидал от Бунга-Бунга услышать о том, что тот получил ответ на этот мой отчет. Но этот хитрец лягушатник говорил о чем угодно, о предстоящем замужестве мадемуазель герцогини де Шеврез, о новых выкрутасах маркизы де Ментенон и о том, что король отвратительно себя чувствует, но пока ни единым словом не упомянул о каком-либо письмеце из Московии.
Но рано или поздно Бунга-Бунга должен был перейти к рассказу о поступившей корреспонденции в мой парижский адрес.
Оказывается, не смотря на то, что я все еще оставался незнакомцем для парижского высшего общества. Французы еще в те времена особо не любили иностранцев, в частности русских дворян, прибывавших в их чертову Францию на учебу, на работу, на отдых или попросту для того, чтобы немного полениться. Нечто подобное происходило и со мной, меня парижане, скажем так, не то, чтобы особо невзлюбили, или не хотели допустить в свое общество! Нет, такого не было, лягушатники явно интересовались моими похождениями. Постепенно я становился узнаваемой персоной в этом самом Париже. Может быть, узнаваемость или признание со стороны парижан приходили ко мне благодаря тому, что я в свое время приобрел особняк, модную мебель, потрясая воображение парижан своими непомерными тратами.
Одним словом, чтобы со мной ближе познакомиться на мой парижский адрес все чаще и чаще начали поступать приглашения, чтобы я в качестве иностранного гостя я принял бы участие в дамских салонах, явился бы на бал или прием, которые устраивал средней руки представитель парижской знати. Меня слали приглашения с просьбой нанести визит вежливости той или иной даме или кавалеру, побывать на рождение или на крестинах ребенка. Но представители высшей знати Парижа, наиболее приближенные придворные короля меня пока не замечали, парижский свет явно чего-то выжидал по этому поводу.
Именно в этот момент я услышал, что Бунга-Бунга сообщил о том, что пришло письмо от маркиза Антуана де Монморанси, в котором он информировал меня о том, что не против того, чтобы вместе со мной заняться организацией торговли с Московией, что он готов отправить свой корабль к моим родителям в Архангельск. Эта записка от маркиза де Монморанси меня порадовала, но в этом деле была одна небольшая загвоздочка, которую хотелось бы разрешить, как можно раньше.
Я хорошо знал о том, что мой государь Петр Алексеевич всячески способствовал тому, чтобы развивались торговые отношения своей Московии с Францией. Он в этих целях направил в Париж своего торгового поверенного, сына своего ближайшего, но давно умершего друга, Ивана Лефорта. Так этот молодой человек, став уполномоченным советником государя по торговле в Париже, вместо того, чтобы ставить на ноги торговлю между двумя великими государствами, решил на свои проживание и увеселения в Париже качать бесплатные деньги из нашего государя. К слову сказать, пока это ему успешно удавалось делать. Государь Петр Алексеевич хотел завязать с Францией дружеские, торговые отношения, поэтому денег на это дело не жалел. Но теперь немалая часть этих денег оседала в карманах Ивана Лефорта.
Мне же совершенно не хотелось влезать в это грязное, кляузное и паскудное дело, мог бы и сам сильно испачкаться. Не так уж я был силен своим положением при дворе нашего государя, чтобы Петр Алексеевич прислушивался к моему мнению. Ну, в начале своей карьеры во Франции я был для него каким-то там лейб-гвардии капитанишкой, да и только! Поэтому на Ивана Лефорта я натравил Конона Зотова, приближенного слугу вице-канцлера Петра Шафирова, которому очень хотелось занять место этого самого Ивана Лефорта.
Одним словом, в этом деле я должен был бы поступить так, чтобы в Санкт-Петербурге подумали, что как будто это сама Франция выступает инициатором создания такой компания по торговле между нашими странами, а не я сам пытаюсь свой карман набить государственным золотом. Поэтому сейчас мне требовался француз, который мог бы все это дело взять в свои руки, чтобы начать торговлю с моими родственниками в Архангельске.
Я еще раз внимательно осмотрел Бунга-Бунга, отчего он засуетился, застеснялся, подумав о том, что этот молодой французский парень мог бы заняться непосредственно этим самым делом. На первых порах он мог бы совмещать обе должности, моего мажордома и главы торговой компании, которую мы с маркизом Антуаном де Монморанси учредим в ближайшее время. Я тяжело вздохнул, поставил фужер с вином на стол, хотел было подняться с софы, как вдруг услышал слова Бунга-Бунга о том, что к нам поступило очень странное письмо.