Выбрать главу

Действуя более по наитию, нежели по разумению, полученную информацию я изложил Марку-Рене де Аржансону, отчего его лицо почему-то приобрело синюшный оттенок. Было очень похоже на то, что этот старик полицейский, всю жизнь верой и честью прослуживший своему королю, душой и сердцем переживает за процесс передачи власти легитимным наследникам французского престола. В целом маркиз де Аржансон мне не очень-то нравился или привлекал к себе, полицейский, кем бы он ни был, французом, англичанином или русским, всегда остается полицейским, его работа в основном направлена на поддержание общественного порядка в своем государстве.

И часто такая работа выполняется такими методами и средствами, что встречает ненависть со стороны народа. Марк-Рене де Аржансон ничем не отличался от себя подобных! Мне понравилось в этом маркизе то, что свое понимание поддержания общественного порядка в низах, он перенес и на высшую власть, исходя из предположения, что и королевская власть должна передаваться только легитимным путем, к прямым наследникам. По его мнению, Филипп II герцог Орлеанский имел, сын брата короля, гораздо больше прав на французский престол, чем герцог Мэнский, внебрачный сын короля.

К этому время в моей голове совсем просветлело, мы с маркизом Марком-Рене де Аржансоном быстро договорились о совместных действиях в этом направлении. Таким образом, высший полицейский чин Франции на какое-то время стал моим союзником и в какой-то мере агентом Московии за ежегодную ренту в сто тысяч ливров.

3

Дома меня встретили слезы Николь, которая, никого не стесняясь при моем появлении, бросилась мне на грудь, орошая батистовую рубашку невинными девичьими слезами. Бунга-Бунга отошел в сторонку, но по его глазам я видел, что он очень рад моему возвращению домой. Даже прислуга как-то повеселела и радостно кланялась мне, другие слуги кланялись, заметив меня издали.

В этот момент капрал Яхроменко длинным кнутом своих драгун гонял по кругу на маленьком манеже, устроенном на задворках. С уходом Епифаненко в французы, жизнь драгунов изменилась в сплошное ничегонеделание. Прекратились уличные драки, в Париже не осталось ни одной уличной банды, которой мои удальцы не побили бы и не победили бы в поединках. Больше с ними уже никто не хотел драться!

Вот они и растолстели, привыкли бренди ведрами хлестать, на одни только караулы выходить, одним словом, плохое всегда очень быстро входит в человеческий обиход. Тогда я встретился с капралом Яхроменко и ему приказал вернуть своим драгунам прежнюю военную выправку и боеготовность, а для этого построил им небольшой манеж. С тех пор капрал каждый божий день рано утром своих драгун поднимал с постелей, в течение часа с вместе ними бегал по парижским улицам, а затем драгун вместе с лошадьми по кругу кнутом гоняет, не жалея ни тех, ни других.

Успокоив Николь нежным поцелуем, я отправился в душ, чтобы смыть и вчерашнее, и сегодняшнее похмелье. Побрился, переоделся в чистую одежду и направился в гостиную, которая в моем особняке выполняла многие функции. Была шифровальной комнатой, рабочим кабинетом, помещением для встреч с агентами, одним словом, была моей любимой комнатой. Когда я переступил ее порог, то сразу же заметил баронессу Береславскую, которая нагло со своими красивыми ногами устроилась в моем любимом кресле, изучая какие-то документы. Приблизившись к рабочему столу бюро, я заметил, что в этот момент пани Яна знакомилась с моей секретной перепиской. Позавчера уходя на встречу с графом де Фуа, я забыл убрать со стола все эти документы. Вот Яна и воспользовалась случаем, решив, ознакомится с общим состоянием дел парижской резидентуры.

Пани Яна подняла глаза и поприветствовала меня своей мягкой улыбкой:

— Ванечка, — сказала она, — через четыре месяца я тебя покину! Из Санкт-Петербурга поступил приказ, который я нашла у тебя в бумагах, о моем предстоящем переводе в ганноверскую резидентуру. А я так привыкла работать с тобой в Париже, что, если бы не приказ начальства, то я ни за что не покинула бы тебя. Я жизни не чаю без тебя и твоих закидонов, от которых кружится голова. Мне было так приятно помогать тебе, когда ты настоящий государственный заговор замыслил!

Я собрался польской даме сделать настоящий выговор за то, без она спроса читает документы, которые не для ее внимания. Не забыв добавить при этом, что уже оспорил приказ Санкт-Петербурга о ее переводе в Ганновер. Но только я раскрыл рот, чтобы вслух выразить свое возмущение дамским поведением, как внезапно распахнулась дверь гостиной и запыхавшийся от бега слуга прямо с порога выкрикнул: