Марешаль подробно рассказал о симптомах заболевания и об опасности, которое таит в себе это заболевание — гангрена королевской ноги. Мадам де Ментенон внимательно его выслушала, а затем поинтересовалась, что нужно было бы делать в таком случае, как следует лечить ногу короля?! Марешаль без какой-либо подготовки сказал старой даме о том, что если сейчас ампутировать ногу, то жизнь короля Луи XIV будет спасена! На краткий момент он забыл о том, что в те времена его любимая хирургия во Франции считалась ремеслом, а не медицинской наукой. Ею часто занимались простолюдины, которые будучи цирюльниками, брадобреями брали в руки хирургический ланцет, вскрывали людям опухоли, резали поврежденные конечности. Только через пятнадцать лет хирургия как отрасль медицины будет признана во Франции.
Мадам де Ментенон очень внимательно выслушала все объяснения и пояснения Марешаля, а через некоторое время сильно вспылила и очень резко его отчитала. Она посчитала, что этот молодой хирург не может знать в медицине и разбираться в болезни короля больше, нежели такое светило медицинской науки, как Ги-Крессан Фагон. Напуганный таким нервным надрывом мадам де Ментенон, лейб-хирург Марешаль замолчал и больше не поднимал своего голоса о неправильности лечения короля Луи XIV. Таким образом, был не использован единственный шанс, излечить короля Луи XIV, позволить ему прожить еще несколько лет.
К слову сказать, в пятницу 30 августа 1715 года, поздно вечером мадам де Ментенон совершенно неожиданно для присутствующих в королевской спальне слуг и медиков приказала подготовить и подать ее фаэтон к главному входу Версальского дворца. Затем она поднялась из своего кресла и стремительно покинула королевскую спальню, куда уже она больше никогда не вернется. Несколько позже ее секретарь и советник граф де Тессе, демон Марбас и мой друг, мне официально сообщил о том, что его госпожа устала от своей предстоящей участи безутешной вдовы, и уехала в Сен-Сир, чтобы немного отвести душу!
С этого момента Марбас прекратил меня подробно информировать обо всем том, что происходило в Версале в конце августа 1715 года. Но я продолжал получать информацию из нескольких других источников, а также от королевского камердинера Луи-Доминика Бонтана, генерального инспектора полиции маркиза Марка-Рене де Аржансона и герцога Орлеанского.
Все эти дни оказались для меня чрезвычайно утомительными, так как я был вынужден их проводить в своей постели. По мере поступления информации из Версаля, я входил в мысленный транс, чтобы передавать в Санкт-Петербург одну срочную депешу за другой о состоянии здоровья французского короля Луи XIV. Николя практически не покидала моей спальни, ухаживая за мной, словно за своим ребенком, за что я ей был глубоко признателен. Но, не смотря на постоянное нахождение рядом со мной моей дорогой Николь, мысль о судьбе герцога Орлеанского меня постоянно тревожила, я решил ее обговорить с пани Яной.
— Вань, ну ты чего так шебаршишься и носишься с этим французским герцогом?! Если бы этот француз чаще мылся, навсегда избавился бы от вони изо рта из-за своих гнилых зубов, то я, может быть, и смогла бы с ним переспать, тогда в течение пары месяцев он бы был, как миленький. Делал бы все, что я ни захочу! — Мило прощебетала баронесса Береславская, переступая порог моей спальни.
Я же в этот момент валялся без сил на постели, только что окончился очередной сеанс мысленной связи с Санкт-Петербургом, в котором госсекретарь Макаров крупно меня поимел. Он снова обвинил меня в растяпстве, лености и в неумении работать с представителями западной цивилизации!
А все из-за этого Филиппа II герцога Орлеанского?!
В своей последней информации я вынужден был обрисовать Макарову реальную ситуацию, сложившуюся на настоящий момент при королевском дворе Франции в связи с кознями мадам де Ментенон, которые она вела у одра своего умирающего супруга, венценосного Луи XIV. Эта некоронованная королева практически добилась того, чтобы король назначил герцога Мэнского Регентом при молодом Людовике XV. Король по ее настояниям внес несколько изменений в свое королевское завещание, благодаря которым перед Луи-Огюстом герцогом Мэнский открылась перспектива, возможность стать Регентом. Он был назначен ответственным за воспитание молодого короля и ему были подчинены королевские гвардейские полки и мушкетерские роты Версаля.
Теперь герцогу Мэнскому оставалось сделать один и последний шаг — убрать с дороги Филиппа II герцога Орлеанского, который пока оставался основным претендентом на этот монарший пост, который по «Основному закону о престолонаследии» мог занимать только принц крови. Король Луи XIV, даже находясь на смертном одре, так и не решился пойти против этого закона и самому прямо, и открыто провозгласить герцога Мэнского Регентом своего правнука герцога Анжуйского, будущего короля Луи XV. Он почему-то это последнее решение оставил за Парижским Парламентом[32], который и должен был утвердить новый текст его королевского завещания.