Но ещё от Елизаветы Петровны существовал строжайший приказ: если будет попытка освободить узника, немедленно оного жизни лишить, так что приставленные к Иоанну Антоновичу офицеры, как только бунт в крепости учинился, в камеру арестанта вошли и сей приказ выполнили. Мирович лишь к мёртвому телу подоспел; видя крах своего предприятия, он сдался и по приказу императрицы казнён был...
А Иоанна Антоновича жаль - как перед Богом говорю, жаль! Всю жизнь безвинно страдал и кончину принял мученическую, но опять-таки скажу: такова участь царственных особ - кто корону на голову надел, тот всегда её может вместе с головой лишиться.
Битва с турками
- Ну, чего приуныли? - спросил граф, видя некоторую нашу растерянность от его рассказа. - Что, грешен граф Орлов? Да, грешен - а вы думали, я святой? Святые по скитам хоронятся, за наши грехи у Господа прощение вымаливают. А в миру без греха жить нельзя - особливо во власти... Я грехи свои не скрываю, но пусть за них меня Господь судит, а не такие же грешные люди... Ляля, зови своих цыган, плясать будем! Эй, ромалы, давайте в круг, и я с вами пройдусь!..
Плясал граф на удивление живо, выделывая фигуры, которые даже у видавших виды цыган вызвали бурю восторга. Костры ярко горели, тени метались по тёмному саду, отражаясь на белых стенах и колонах дома; цыганская музыка далеко разносилась над Москвою-рекой.
В разгар танца из дома вышла, зябко кутаясь в шаль, Анна Алексеевна.
- Батюшка, можно ли так себя изводить? - сказала она. - Пожалейте хоть меня, если вам себя не жаль.
- Прости, Нинушка, захотелось стариной тряхнуть, - граф подошёл к ней и обнял за плечи. - Ты не замерзла?
- Мне жаровню в комнату поставили, и я уже было заснула, а тут такой шум, - сказала графиня.
- Извини, мой друг, - поцеловал её граф. - Садись-ка к огню, погрейся, но не мешай мне сегодня душу излить. Знаю, любишь старика-отца, да и я тебя больше всех люблю, но эта ночь моя, заветная, и другой такой у меня не будет.
- Рассказали бы лучше о ваших славных победах над турками, - попросил Григорий Владимирович. - Недаром вы Орловым-Чесменским зовётесь.
- Да, при Чесме я туркам хороший урок дал - до сих пор, поди, при имени графа Орлова почёсываются, - улыбнулся граф. - Но если рассказывать, то с начала: отчего мы с турками воевали, и почему мне их побить выпало... Рассказать, что ли?
- Расскажи, Алексей Григорьевич, сокол ясный, - попросила его Ляля.
- Расскажите, ваше сиятельство, - присоединился к этой просьбе и я.
- Ладно, слушайте, - с видимым удовольствием согласился граф. - Императрица Екатерина Алексеевна мечту имела отбить у турок всё, что они когда-то у Византии отняли, и возродить великую Греческую империю. Старшего внука своего, нынешнего нашего государя, императрица недаром Александром назвала - хотела она, чтобы Александр в Александрии царствовал, а другой её внук, Константин, должен был в Константинополе на трон сесть.
Зародил же мечту о Греческой империи мой брат Григорий - от него Екатерина это переняла. К нему после переворота стали обращаться православные, что под турецким игом изнывали: говорили, что турки владеют этими землями не по праву и чинят православным большие обиды. Греки и сербы, и болгары, и прочие православные народы не раз против турок поднимались, но одолеть их не могли, а вот если бы Россия, де, на Турцию войной пошла, то все православные на её стороне выступили бы, и владычеству турецкому конец настал. И пусть бы Россия тогда здесь владычествовала, под русской рукой нам отрадно быть, - говорили они Григорию.
Григорий от сих речей воспламенился, как огонь на сухой бересте, и начал императрицу убеждать. Она и сама была не прочь на Чёрном и Средиземном морях утвердиться, но пока ещё сомневалась, - тогда Григорий, чтобы её окончательно убедить, направил двух петербургских греков - купца Саро и поручика Папазоли - чтобы они по турецким землям, где православные живут, проехали и доподлинно настроения жителей узнали. А чтобы не было сомнений в том, что Саро и Папазоли из России приехали, Григорий им дал грамоту императрицы, где на греческом языке было написано о милости её императорского величества к стонущим под варварским игом православным народам и желании знать об их состоянии.
Саро и Папазоли по многим землям греческим проехали и со многими людьми беседы имели, и, вернувшись в Петербург, доложили, что греки вкупе с другими православными готовы против турок восстать, было бы только оружие, особливо пушки. Если бы, де, всего на десять русских кораблей погрузить пушки и привезти в Средиземное море, то греки, вооружившись, непременно турок разобьют. Как позже выяснилось, сильно преувеличили Сара и Папазоли силу греческую, а турецкую преуменьшили, однако Григорий поверил совершенно в скорую победу, а вместе с ним и императрица.
***
Я в это время тяжко занемог: гнилой и сырой воздух петербургский в жилы проник и кровь в них закупорил. Едва концы не отдал, единственно благодаря Ерофеичу жив остался: лечил он меня какой-то настойкой, мазями натирал, - и выходил.
Только стал я вновь в свет выходить, зовут меня во дворец, в вечернюю пору. Приезжаю, обо мне уже предупреждены: провели в личные покои императрицы. Она в домашнем платье сидит с Григорием, в шлафрок облачённым, около маленького столика, на котором подсвечник о трёх свечах зажжён - просто-таки, семейный вечер. Перед Григорием - графин с рябиновкой и мочёные яблоки в тарелке, императрица белое вино пьёт, а ещё на столе две золотые табакерки с бриллиантовыми вензелями "Г.О." и "Е.II".
Я императрице хотел было поклониться, но она меня удержала:
- Пожалуйста, без церемоний, Алексей Григорьевич. В этой комнате нет императрицы, а есть твоя кума Екатерина Алексеевна, у которой ты ребёнка крестил. Кажется, я правильно слово "кума" употребила?
- Нет, это он тебе кум, а впрочем, чёрт знает, кто кому кумовья - не разберёшься, - отвечает Григорий. - Садись, Алехан, вот для тебя стул приготовлен. Выпьешь рябиновки?
- Выпью, - говорю, - последнее время Ерофеич, слуга мой, такой ядрёной гадостью меня поил, что рябиновка по сравнению с ней - божественный нектар.
- О поправлении здоровья твоего, Алексей Григорьевич, мы и хотели потолковать. Не поехать ли тебе в Италию и прочие тёплые края, дабы совсем от недуга оправиться? - хитро спрашивает меня императрица.
- Какого лешего я там забыл? - отвечаю. - Прости, Екатерина Алексеевна, я по-простому, как кум, тебе отвечаю.
- Ничего, что по-простому: я люблю, когда человек прост, - улыбается императрица. - Что, Григорий, откроем перед ним свои карты?
- Перед Алексеем таиться нечего, - кивает Григорий.
- Надумали мы, Алексей Григорьевич, с турками воевать, - говорит тогда императрица. - Как тебе, наверно, и без меня ведомо, они давно России досаждают: Чёрное море, которое раньше "Русским" называлось, отняли, крымских татар на Россию в разбойничьи походы направляли. Сколько народу в плен увели: тысячи рабов русских на невольничьих рынках продали...
Биться с турками начал ещё царь Иван Грозный, потом Пётр Великий отвоевал у них Азов, но удержать не смог, поскольку война со шведами много сил отнимала. Воевали с турками и при Анне Иоанновне, и даже немало турецких крепостей на Чёрном море захватили, однако тоже удержать не сумели. Нелегкое это дело - с турками воевать: их империя на Азию, Африку и Европу раскинулась. Однако ныне, по нашему разумению, держава российская не слабее турецкой стала; пора бы нам черноморские земли себе вернуть, а, может, и дальше пойти. Византийские владения жестоким деспотическим образом были турками захвачены, но прямая наследница Византии есть Россия - разве не ей должно этими землями владеть?