- Меня убеждать не надо, вот только турки согласятся ли? - спрашиваю.
- Для того чтобы убедить, надо хорошие доводы иметь, - отвечает императрица. - Мы хотим из Кронштадта в Средиземное море корабли направить, но этого мало. Вот если бы единоверные нам народы, которые под варварским игом стонут, против турок выступили бы, дело бы легче пошло.
- Алехан, тебе туда ехать надо! Кому ещё такое доверить? - Григорий меня по плечу хлопнул. - Осмотришься на месте, поймёшь, что к чему, и нам сюда дашь знать.
- Но ехать тебе, Алексей Григорьевич, следует как частному лицу, с небольшой компанией, - говорит императрица. - Кого в спутники себе возьмёшь?
- Ну, ехать, так ехать, - соглашаюсь я. - А с собой возьму брата нашего Фёдора, он что-то в Петербурге затосковал, и Ерофеича.
- Это хорошая компания, но я бы совет дала взять ещё надёжного офицера для одного секретного поручения, - сказала императрица. - Надо будет в Черногорию визит нанести: сей народ России привержен, а против турок с давнего времени воюет и по сию пору ими не покорён. При Петре Великом ездил в Черногорию послом Михайло Милорадович, которого черногорцы с большим восторгом приняли и на нашей стороне против Турции выступили; затем приезжал в Петербург владыка черногорский Даниил, который также свою преданность России изъявил. Мы тоже намерение имели в Черногорию своего посланника отправить, но здесь известие пришло, которое великое изумление в нас вызвало. Представь себе, Алексей Григорьевич, мой покойный супруг в Черногории живым и здоровым объявился!
- Как так? - усмехаюсь я. - Кого же мы в Александро-Невской лавре похоронили?
- Лучше спроси, кто этот самозванец, дерзнувший его имя присвоить? - возразила императрица. - Наши послы в Константинополе и Венеции ответ дать не могут, но пишут, что он своими действиями турок тревожит, а это сейчас нам весьма неплохо было бы... Итак, надобно надёжному офицеру в Черногорию съездить - поглядеть, что за человек этот "Пётр Третий", и решить, как с ним быть. Если он в самом деле нам полезен, пусть в Черногории супругом моим называется: надеюсь, из-за дальнего расстояния он права на брачное ложе со мною не предъявит. Как в пословице говорится: "Хоть горшком зовись, только в печку не лезь", - смеется она.
- Для такого поручения князь Долгорукий сгодится: я его по Преображенскому полку знаю, - говорю. - Он исполнителен и умеет язык за зубами держать.
- Хорошо, Алексей Григорьевич, на том и порешим, - соглашается императрица. - ...Понюхай моего табачку, он у меня в саду выращен, душистый, с розовым маслом и травами, - протягивает она мне табакерку.
- Лучше моего табаку понюхай, - Григорий свою табакерку подсовывает. - У меня крепче.
- Я бы вам своего табачку предложил, да табакерка у меня скромная, не в пример вашим, - показал я её.
- Ох, Алексей Григорьевич! - шутливо погрозила мне пальцем императрица. - Намёк твой я отлично поняла и прикажу достойную графа Орлова табакерку изготовить...
На этом наш разговор о делах закончился; далее о всяких пустяках болтали.
***
Собрался я быстро; Фёдор охотно со мной ехать согласился, князь Долгорукий ответил "слушаюсь", а Ерофеич поворчал немного - куда, мол, тебя несёт, Алексей Григорьевич: в тёплые края после твоей болезни поехать хорошо, но ты не за тем едешь, чтобы здоровье восстановить (я ему всего, понятно, не рассказал, однако он и сам догадался, что не на прогулку собираемся).
- Оставайся, - сказал я ему. - Я тебе не принуждаю.
- Вот ещё! - возмутился он. - Так я тебя одного к басурманам и отпущу! Я перед матушкой твоей покойной, пусть земля ей будет пухом, в ответе. Басурмане, они страсть какие злые, - если с тобою чего сделают, меня твоя матушка с того света проклянёт, и сам я себе не прощу. Хватит языком попусту молоть - давай думать, какие вещи брать будем!
Как в воду глядел Ерофеич: если бы не он, не было бы меня сейчас с вами...
Выехали мы из Петербурга в марте, в городе снег ещё лежал, по Неве льдины плыли, - а добрались до Италии, там уже всё цветёт, теплынь, на полях работы идут. Народ итальянский весёлый, чуть не каждый встречный чего-то напевает, парочки посреди дня обнимаются. Я, признаться, расслабился, Ерофеич - и тот оттаял, а Дунайка совсем голову потерял, амуры с итальянками напропалую крутит. Но князь Долгорукий был суров - может, ещё от того, что в войне с Фридрихом ранение в голову получил, вследствие которого в странном поведении порою бывал замечен.
- Ваше сиятельство, господин генерал, - он ко мне так обращался. - Знать бы мне заранее, что мы для таковых занятий едем, рапортом бы отказался. Я служить присягал, а не развлекаться под кипарисами.
- Будет тебе служба, господин майор, - я достал из шкатулки предписание по Черногории, что мне в Петербурге вручили. - Дело наисекретнейшее - читай.
Прочитал он и в лице изменился:
- Помилуйте, Алексей Григорьевич, как мне разобраться: полезен нам сей самозванец или нет? А вдруг он обманщик и глаза мне отведёт?
- Разберёшься, Юрий Владимирович, ты человек бывалый, - утешаю я его, - а чтобы легче тебе было с черногорцами разговаривать, отвези им боевого припасу - пороха и свинца. Я разузнал: черногорцы в этом большую нужду имеют, а тут, будто нарочно, наш торговый корабль пришёл, а на нём для обороны от пиратов боевой запас имеется. Так что бери людей себе в подмогу - и с Богом!..
Отправив Долгорукого в Черногорию, я со всем тщанием принялся собирать сведения о турках и народах, ими покорённых. Зверства, которые там совершались, трудно описать - я порою не мог поверить тому, что мне рассказывали, но свидетельства очевидцев были неоспоримы. Вопреки заветам своего пророка Магомета, которого турки почитают наравне с Богом, они относились к христианам как к животным, называя их "быдлом", и беспощадно уничтожая за малейшие провинности, а часто просто для устрашения.
Так, войдя в один город, турки умертвили восемь тысяч его православных жителей, а двести самых красивых девушек заставили плясать, изнасиловали, а потом всех убили, свалив трупы гнить под солнечным зноем. В другом городке было заживо сожжено в своих домах более восьмисот христиан, а тем, кто остался в живых, выкололи глаза, отрезали носы и уши. В соседней деревне всё мужское население, от маленьких мальчиков до глубоких стариков, согнали на мост и сбросили в реку, перед этим разбив им головы прикладами ружей. Ещё в одном городе турки вырезали всех, кто принадлежал к мужскому полу, числом более тысячи человек, а всех женщин, изнасиловав, сожгли ещё живых в местной церкви.
Христианам отрезали языки, отрубали руки и ноги, нарезали из кожи ремни, сажали на кол; даже малые дети не могли избежать такой жестокой участи - среди турок были особенные мастера своего дела, которые могли разом разрывать младенцев, схватывая их за обе ноги.
Надо была видеть лица тех, кто рассказывал мне о чудовищных деяниях турецких.
- Нам бы только оружие получить, - говорили мне. - Все поднимемся на турок от мала до велика!..
***
Тем временем вернулся из Черногории князь Долгорукий. При встрече со мною был он подавлен и в глаза смотреть избегал.
- Ну, как прошёл твой вояж, господин майор? Видел ли ты государя нашего Петра Третьего? - спрашиваю я его. - Как приняли тебе черногорцы; готовы они против турок подняться, если надобность настанет?