Давление на Швецию английской и французской дипломатиями хотя и не приобрело решающего влияния на уступчивость шведского правительства и его уполномоченных на Ништадтском конгрессе, но угроза оказаться в одиночестве в схватке с таким исполином, как Россия, влияла на позицию шведских уполномоченных. 23 июня Брюс и Остерман доносили Петру: «здешние дела в самую горячность пошли… Ныне явно видим, что шведы к миру склонность имеют и паче всего опасаются, что ваше величество с герцогом Голштинским не обязался».
Герцог Голштинский был использован Петром и русской дипломатией в качестве средства давления на Швецию вследствие того, что главным претендентом на шведскую корону являлся сын старшей сестры Карла XII герцог Голштинский. После гибели Карла XII королевой по избранию, а не по наследственному праву, стал не Голштинский герцог, а младшая сестра погибшего короля Ульрика-Элеонора. Герцог Голштинский прибыл в Петербург в 1721 г., был обласкан Петром, согласившимся отдать ему в жены одну из своих дочерей. Герцог в данном случае исполнял роль козырной карты не только в игре русской дипломатии, но и в игре своих сторонников в Швеции. Оба обстоятельства дали повод правящим кругам в Стокгольме для беспокойства, о чем известили Петра Брюс и Остерман.
Информация, которой располагало правительство России о положении Швеции летом 1721 г., позволила ему надеяться на то, что она переживала критическую ситуацию и вынуждена будет согласиться на любые условия заключения мирного договора, предложенные Россией. Русский посланник в Берлине А. Головкин, пользуясь информацией западноевропейских дипломатов, доносил о состоянии Швеции: она «находится в крайнем страхе от силы его царского величества, и так, что нечего больше делать, только с его величеством мир искать с уроном, каков оной ни был». Гессенкассельский принц Георг, проживавший в Швеции, делясь с прусским королем своими наблюдениями, сделал вывод: «Швеция в крайней мизерии находится», он отмечал наличие противоречий в правящей элите, так что все дела у нее с великою конфузией отправляются.
Отсутствие денег в шведской казне, а также людей вызвали упадок флота и армии. Цитированный выше А. П. Бестужев доносил: «Вся Швеция в великой бедности и во отчаянии, что более войны иметь не хотят и что единогласны в том намерении, наипаче и войска, что когда вашего царского величества войска на берега ступят, хотят ружья положить».
30 июня Брюс и Остерман отправили в Петербург донесение и записку под названием «Всеподданнейшее рассуждение о шведском состоянии, сколько оное до негоциации мирной на Ниесштадтском конгрессе касается». И «Рассуждение», и донесение как бы подводили итоги полуторамесячных переговоров на Ништадтском конгрессе: перечислялись пункты, по которым достигнуто соглашение, назывались претензии русских уполномоченных, которые шведы отказываются удовлетворять, а также высказывалось мнение о том, какие притязания шведов можно удовлетворить, а в каких твердо отказать. Уполномоченные исходили из крайней заинтересованности Швеции в заключении мирного договора: «Шведское государство как по внешнему, так и по внутреннему состоянию дел оного видятся, что всеконечно принуждено с его царским величеством мир искать».
Также констатировалось согласие шведских уполномоченных на безвозмездную уступку России Эстляндии и Ингрии. Было достигнуто принципиальное согласие шведов уступить Лифляндию и Выборг. Спор шел всего лишь о размере компенсации за Лифляндию: шведы просили компенсацию в три миллиона рублей, а Петр разрешил своим уполномоченным уплатить максимум два миллиона. Отказывались шведы уступить России и остров Эзель, ссылаясь на то, что население острова снабжает Швецию хлебом. Таким образом, главный пункт договора удовлетворял основные территориальные требования России. Не согласованными оказались пункты, удовлетворение которых для Швеции имело первостепенное, а для России второстепенное значение. Шведские уполномоченные заявили, что они не подпишут договор, если в него не будут включены два пункта: запрещение России вмешиваться во внутренние дела Швеции, под которыми подразумевался отказ России поддерживать право Голштинского герцога на шведскую корону, и судьба земельных владений и сидевших на них крестьян, принадлежавших помещикам, проживавших в Швеции. Эти владения в результате присоединения прибалтийских провинций Швеции к России, то есть с 1710 г., находились в распоряжении русского правительства.
При ведении дальнейших переговоров Брюс и Остерман руководствовались рескриптом Петра I от 4 июля 1721 г., учитывавшим достигнутые результаты переговоров и определявшим меру взаимных уступок и обязательств. Шведы должны были обязаться «ни в которое время и никогда, вечно и ни под каким претекстом (предлогом. — Н. П.) во оные (присоединенные к России территории. — Н. П.) вступаться, и назад их требовать не будут, но наипаче обязуются и обещают его царское величество и его секцессоров (наследников. — Н. П.) российского престола при спокойном оных владении всегда содержать и оборонять».