Крушение Меншикова подняло к вершинам власти не только А. И. Остермана. Не менее серьезно укрепился клан Долгоруковых. 3 февраля в состав Верховного тайного совета были введены опытный и образованный дипломат Василий Лукич Долгоруков и беззастенчиво тщеславный Алексей Григорьевич Долгоруков. Его сын, царский фаворит Иван получил главную придворную должность обер-камергера. Следует отметить, что отношения Ивана с отцом были самими скверными. Не все Долгоруковы были в восторге от честолюбивых планов А. Г. Долгорукова и бесшабашного поведения его сына. Это открывало для Остермана некоторый простор для лавирования.
В целом осторожность и склонность находиться в тени привели Остермана к идее довольствоваться в Верховном тайном совете ролью «рабочей лошадки», а точнее «серого кардинала»: в его руках находилась подготовка повестки дня заседаний и составление резолюций. Судя по содержанию протоколов и журналов Верховного тайного совета, Андрей Иванович блестяще справлялся с этими обязанностями.
Рондо, кроме того, извещал об отношениях, сложившихся между Остерманом и императором, между ним и сестрой императора, великой княжной Натальей Алексеевной, а также между ним и фаворитом Петра II Иваном Долгоруким.
«Барон Остерман, — доносил К. Рондо 7 августа 1728 г., — благодаря своей лицемерной способности и болезненности пока в большой милости. Говорят, будто царевны Наталья Алексеевна и Елизавета Петровна очень расположены к нему. Все, кого я здесь ни видел, высокого мнения о его способностях. О том, насколько такое мнение справедливо, вы всего лучше можете судить по тому, как он держится. Барон страдает частыми припадками рвоты, которые, полагают, сведут его в могилу, но многие думают, что болезнь у него является по требованию, когда в совете разбирается какое-нибудь щекотливое дело, барон уверен в ее услугах…».
Рондо сообщает любопытные сведения о том, как благоразумная сестра императора пыталась отвратить от него фаворита Ивана Долгорукова, оказывавшего на него дурное влияние: «Рассказывают, — доносил он 23 ноября 1728 г., — будто царевна Наталья Алексеевна (страдающая чахоткой) нашла с помощью барона Остермана возможность удалить этого молодого человека. Царевна в самых горячих выражениях представила брату дурные последствия, которые следует ожидать и для него самого, и для всего народа русского, если он и впредь будет следовать советам Долгорукова, поддерживающего и затевающего всякого рода разврат. Она прибавила, что и болеет от горя, которое испытывает, видя, как его величество пренебрегает делом, отдается разгулу». В следующей депеше Рондо сообщает о том, в чем конкретно выражается тлетворное влияние Ивана и его приятелей на императора: «Вблизи государя нет ни одного человека, способного внушить ему надлежащие, необходимые сведения по государственному управлению; ни малейшей доли его досугов не посвящается совершенствованию его в познании гражданской или военной дисциплины. Часы, свободные от верховой езды, охоты, развлечений, проходят в слушании пустых россказней о том, что случилось с таким-то или таким-то». В той же депеше К. Рондо сообщает уникальные сведения о его способностях: «Природа, правда, его не обидела, но и лучшая земля остается бесплодной, если к ее обработке не приложить хотя бы некоторого труда».
Сведения, сообщаемые об Иване Долгорукове другим дипломатом, Маньяном, характеризуют его ничем не примечательным молодым человеком: его умственные способности, «говорят, посредственные и недостаточно живые, так что он малоспособен сам по себе внушать царю великие мысли». Главная его цель — «подорвать кредит Остермана, чтобы приблизить к министерству Шафирова».
В депеше от 30 сентября 1729 г. Рондо сообщает подробности поведения Ивана Долгорукова: «Фаворит кн. Долгорукий некоторое время был в немилости, одни говорят вследствие угроз кн. Трубецкому, другие уверяют, будто его думали сослать в Сибирь, чтобы помешать любовной интриге его с княгиней Трубецкой; наконец, некоторые с большим основанием полагают, что немилость князя вызвана замыслом его жениться на Елизавете Петровне, к выполнению которого он приступил через Анну Крамер (камер-юнгфера Елизаветы Петровны, затем Натальи Алексеевны. — Н. П.). Об этом, говорят, сообщил Верховному совету отец князя, опасаясь, как бы не заподозрили и его участие в этом деле; враги старика, впрочем, полагают, что он хотел прислушаться к мнению Совета, узнать, как бы они приняли такое сватовство. Все это пустые толки, и до истины я еще не добрался; верно только, что Анна Крамер, бывшая до сих пор любимицей любимой княжны, удалена от нее, а молодой князь пользуется большей милостью царя, чем когда-либо».