Как-то один из членов делегации встретил расхаживавшего на улицах Митавы курьера Ягужинского. Легкомысленный курьер тут же был схвачен и допрошен о цели своего приезда в Митаву и немедленно был отправлен в Москву в сопровождении члена делегации генерала Леонтьева. Курьер оказался камер-юнкером герцога Голштинского П. С. Сумароковым. Он, по свидетельству Миниха-младшего, первым известил Анну Иоанновну о ее избрании императрицей и уведомил о том, что «верховники» без одобрения дворянства намереваются ограничить самодержавную власть. Левенвольде советовал Анне Иоанновне подписать бумагу, «которую после нетрудно разорвать», что она и сделала.
Между тем доставленный в Москву Сумароков во время допроса подтвердил ранее данные показания о своей миссии в Митаву и таким образом выдал Ягужинского. Тот был взят под стражу и не отрицал показания Сумарокова. «Верховники» ощутили нависшую над ними угрозу, о чем свидетельствует суровый приговор, вынесенный Ягужинскому. Приговор должен был предупредить всех противников их плана, что их ожидает такая же участь — казнь.
Анна Иоанновна подписала в Митаве следующее свое обязательство, текст которого был заранее составлен в Москве: «Хотя я рассуждала, как тяжко есть правление столь великой и славной монархии, однако же, повинуясь Божеской воле и прося его Спасителя помощи, к тому же не хотя оставить отечества моего и верных наших подданных, намерилась принять державу и правительство, елико Бог мне поможет так, чтобы все наши подданные, как мирские, так и духовные, могли быть довольны.
А понеже к тому моему намерению потребны благие советы, как во всех государствах чинится, того ради пред вступлением моим на Российский престол по здравом рассуждении, избрали мы за потребность для пользы Российского государства и по удовольствованию верных наших подданных, дабы всяк мог видеть и правое наше намерение, которое мы имеем к отечеству нашему и верным нашим подданным и для того, каким способом мы то правление вести хощем, и подписав нашею рукой, послали в Тайный верховный совет, а сами сего месяца в 2 день из Митавы в Москву для вступления на престол. Дано в Митаве 29 января 1730 года».
Содержание документа, как видим, было составлено так, что якобы инициатива ограничения самодержавия исходила не от Верховного тайного совета, а от самой императрицы, которая располагала, «какими способами мы то правление ввести хощем». Это обязательство генерал Леонтьев доставил в Москву и передал Верховному тайному совету вместе с привезенным Сумароковым.
Казалось, «верховники» могли праздновать победу, доставшуюся им быстро и легко. Осталась самая малость — объявить народу подписанные Анной Иоанновной кондиции.
2 февраля в 10 утра на заседании Верховного тайного совета в присутствии всех его членов, за исключением В. Л. Долгорукова, находившегося вместе с императрицей в пути из Митавы в Москву и прикидывавшемся больным А. И. Остермана, были зачитаны подписанные Анной Иоанновной кондиции и ее письма о добровольном ограничении своей власти. Вслед за этим оба документа были обнародованы собравшимся генералитету, шляхетству и духовным иерархам.
Присутствовавшие молча их выслушали и были потрясены небывалым содержанием — никто не мог припомнить случая, чтобы монарх добровольно, по собственной инициативе решил лишить себя всей полноты власти.
Мертвую тишину нарушил князь Д. М. Голицын, обратившийся к присутствующим с призывом благодарить императрицу Анну Иоанновну за содеянное. Протокол Верховного тайного совета отметил это важнейшее событие лаконичной фразой: «За такую ее императорского величества показанную ко всему государству неизреченную милость, благодарили всемогущего Бога и все согласно объявили, что тою е. в. милостию весьма довольны».
Эта фраза изложила версию произошедшего глазами «верховников». Совсем по-иному она была изложена сторонником сохранения самодержавия. Мнение Феофана Прокоповича: «Никого, почитай, кроме «верховников», не было, кто бы, такое слышав, не содрогнулся. И сами те, которые вчера великой от сего собрания пользы надеялись, опустили уши, как бедные ослики». Однако никто не осмелился открыто протестовать, «понеже в памяти по переходам в сенях и избах многочисленное стояло вооруженное воинство и дивное было всех молчание». Лишь Д. М. Голицын часто говорил: «Видите, как милостива государыня и какого мы от нее надеемся, таковое она показала отечеству нашему благодеяние. Бог ее подвигнул к сему, отселе счастливая и цветущая Россия будет».