Правительницей стала мать ребенка Анна Леопольдовна, продержавшаяся в этой ипостаси чуть больше года и лишившаяся ее в результате очередного переворота, на этот раз в пользу дочери Петра Великого Елизаветы.
Соперничество между Минихом и Остерманом закончилось в пользу последнего — его интригами фельдмаршал оказался лишенным всех должностей: за ним сохранился лишь чин фельдмаршала, ничего не значивший, если не был подкреплен руководящим положением во властных структурах. В итоге из состава «триумвирата» у власти оказался самый ловкий и изворотливый политик — Андрей Иванович Остерман. Однако же и возможностей у Остермана, стоявшего у кормила правления со времени вступления на престол Анны Иоанновны в 1730 г., к 1741 г. значительно поубавилось — подагра приковала его к постели, и, хотя он сохранил ясную голову, ему было затруднительно, как это удавалось раньше, долго удержаться у власти.
Анна Леопольдовна пассивно созерцала события, угрожавшие ее безопасности. Несмотря на ограниченные возможности, связанные с болезнью, Остерман предпринял попытку убедить Анну Леопольдовну в подстерегавшей ее опасности: он велел снести себя в кресле в покои правительницы для приватного разговора. Визит Андрея Ивановича цели не достиг — правительница вместо того, чтобы прислушаться к предостережениям Остермана и обсудить срочные меры для ликвидации заговора, перевела разговор на только что полученные распашонки для императора.
Беспечность правительницы привела не только ее к катастрофе, но и положила конец немецкому засилью в правительстве России — осуществленный Елизаветой Петровной переворот происходил под флагом отрешения немцев от высших правительственных постов: в результате переворота Остерман оказался в ссылке в Березове, а Миних — в Пелыме. Карьера Остермана на этом оборвалась — ссыльный умер в Березове в 1749 году. Что касается Миниха, то хотя он и был возвращен из ссылки Екатериной Великой, но прежней власти в правительстве России был лишен.
Если подвести итоги изложенному в предшествующих главах и дать оценку деятельности Андрея Ивановича, то отмечу, что в его голове отсутствовали обширные преобразовательные планы и в годы, когда он фактически возглавлял правительство России, можно обнаружить лишь несколько значительных по масштабам новшеств. Андрей Иванович, живя без малого 40 лет в России, обрусел настолько, что владел русским языком лучше многих русских вельмож, уклонялся от новшеств и предпочитал двигаться по накатанной колее и чутко прислушиваться к голосу Анны Иоанновны, в годы царствования которой протекала самая активная его деятельность.
Генрих Бухгольц. Портрет Бурхарда Кристофа Миниха. 1765 г. Холст, масло. Государственная Третьяковская галерея, Москва
Я не могу точно обозначить причины скромного поведения Остермана. Ограничусь догадками, почему он чурался новаций: то ли потому, что знал, что русские вельможи не относились к нему уважительно и очерняли его, поскольку он выполнял в Верховном тайном совете, и в особенности в Кабинете министров, всю черновую работу; то ли потому, что он не имел склонности к риску и девизом своей жизни считал осторожность; то ли, наконец, потому, что был лишен достоинств, свойственных крупномасштабному государственному деятелю, и его кругозор находился среднем уровне исполнительного чиновника.
В десятилетие, когда он занимал руководящее положение в правительстве, он с успехом решал повседневные текущие задачи. Из значительных мер, реализованных за это время, отмечу две: манифест 1736 г. о замене бессрочной службы дворян 25 годами и изданный в этом же году указ о закреплении за мануфактурами квалифицированных работников и их семейств. Прочие указы отражали рутинную жизнь страны, ее преимущественно повседневные нужды.
В первые дни регентства Бирон проявил усердие в управлении страной. Специальным указом он подтвердил практику взимания податей не с крепостных крестьян, а с их владельцев, причем ввел новшество — помещикам предоставлялось право оставлять у себя треть суммы собранной подати. Кроме того, было подтверждено объявленное Анной Иоанновной сложение недоимок. Полный оклад жалованья чиновникам велено выдавать только в Петербурге, а в провинции — только половинное.
Отдавая себе отчет, что он, Бирон, не имеет никаких юридических прав на регентство при живых родителях императора и великой княгини Елизаветы Петровны, втайне его ненавидевших, он решил добиться их расположения значительным увеличением сумм, ассигнованных на их содержание: Анне Леопольдовне был назначен пенсион в 200 тысяч рублей в год, а Елизавете Петровне к прежде получаемой сумме добавлено 50 тысяч рублей.