Соперничество членов «триумвирата» завершилось тем, что ко времени вступления на трон Елизаветы Петровны в декабре 1741 г. у власти оказался самый из них изворотливый — Андрей Иванович Остерман: Бирона «съел» Миних, а Миниха — Остерман.
Падение Миниха и назначение Анны Леопольдовны правительницей нисколько не поколебало засилье немцев при дворе и в правительстве — вслед за ее утверждением в должности посыпались на немцев новые милости: старший брат Миниха был назначен президентом Коммерц-коллегии, Менгден был поставлен во главе судебного ведомства Курляндии. Старшему сыну Остермана пожалован чин канцлера. Финч, английский дипломат, однако полагал, что эти назначения не усилили позиций немцев при дворе, а, напротив, ослабили их влияние: «Милости двора к фельдмаршалу растут одновременно с общим нерасположением к нему, вызванным его поведением. Никогда еще вновь возникшая власть не встречала в России предсказаниями и такими пожеланиями близкой гибели». Финч завершил свою депешу словами: «Все как бы ожидают надвигающейся бури».
Это суждение Финча, высказанное в депеше от 3 января 1741 г., он подтвердил в депеше от 28 февраля: «Заметно какое то брожение во внутренних делах здешнего двора». Оно выражалось в том, что Миних «не пользуется властью, на которую рассчитывал», и Анна Леопольдовна делала вид, что не понимает или действительно не понимает причин его недовольства.
7 марта Финч доносил, что доброхоты великой княжны предупреждали ее об опасности, ожидаемой от Миниха: «Ее высочеству, кроме того, известно непомерное честолюбие фельдмаршала, крайняя невоздержанность его характера и его слишком предприимчивый дух, не позволяющий на него положиться».
Миних был крайне недовольный тем, что получил вместо вожделенного звания генералиссимуса чин первого министра, который нисколько ему не прибавил власти, поскольку между министрами было установлено разделение функций и каждый из них являлся полновластным их распорядителем.
Расчеты Миниха оказались просчетами: фельдмаршал не учел, что правительница располагала услугами опытного интригана Остермана, который посоветовал немедленно удовлетворить прошение Миниха об отставке. Анна Леопольдовна воспользовалась этим советом, указ об освобождении фельдмаршала от всех должностей был тут же подписан, и он вопреки обыкновению, был объявлен публично, с барабанным боем, раздававшемся на улицах столицы.
Правительница предложила Миниху удалиться в принадлежавшее ему украинское поместье, но он предпочел изображать человека, что нисколько случившимся лишением его власти не огорчен и отставка соответствует его желаниям, что он не чувствует никакого ущемления своих интересов, и как ни в чем не бывало появлялся при дворе.
За показным благодушием Миниха скрывалось его «ненасытное честолюбие» и страсть к интригам — он продолжал оставаться возбудителем беспокойства при дворе. Кроме Миниха на роли возбудителя придворных интриг претендовали еще два человека: Остерман и Шетарди.
Об умении Остермана плести интриги, оставаясь при этом в тени, Финч напомнил, ссылаясь на события десятилетней давности. Английский резидент Финч вспоминал позднее, что когда пришла очередь подписывать кондиции, «граф внезапно почувствовал такой сильный припадок подагры в правой руке, что оказался не в состоянии держать перо в руке» и уклонился от их подписания. «С самого этого момента он сказывался больным, не вставал с постели, по крайней мере не выходил из дому впредь до переворота, устранившего ограничение державной власти и восстановившего самодержавие. Едва переворот совершили, он выздоравливает, является ко двору и по-прежнему исполняет свои должностные обязанности».
Лет пять тому назад, вспоминал Финч, Андрею Ивановичу показалось, что его присутствие при дворе не может понравиться Бирону. «Тут он снова заболевает, дабы иметь предлог запрятаться в его доме», но спустя некоторое время «он оставляет свое большое кресло и едет ко двору только при чрезвычайных случаях, когда за ним нарочно посылают».
Аналогичное поведение было свойственно Остерману и при обстоятельствах, возникших при дворе в 1740 году. Он сказался больным и не появлялся при дворе до тех пор, пока ему не сообщили об аресте Бирона.
Характеризуя поведение Андрея Ивановича в кризисных ситуациях, Финч прибегает к использованию образа: «Не могу представить его иначе, как кормчим, плавающим только при ясной погоде, который в случае бури (говорю исключительно о внутренних бурях в России) скрывается под люки; как бы он ни был деятелен при установившемся правительстве, при правительстве колеблющемся он ложится в дрейф».