Алярм, Глеб, кончай сольфеджио. Тебя не туда понесло.
- Я даже не рассчитывал, если честно, - признался он абсолютно искренне. - А ты можешь? Я думал, ты везде… девочка?
В самую масть! Пока до неё доходила эта музыкальная аллегория, Глеб ещё раз мысленно прикинул ее губы к своему инструменту.
- Как же я тебя ненавижу! - ее ощутимо колбасило.
Его ощутимо тоже.
Глеб поменял положение. Нужно было шевелиться, чтобы кровь не застаивалась в одном месте, потому что мозг начинал барахлить без питания, выдавать интересные сочетания слов и образы.
- Да ладно, расслабься. Твой язык на литературе заточен, а таким ботанам, как ты, сосать или некогда или никто не даёт. Тебе же явно было некогда. Будем навёрстывать упущенное. Раздевайся.
Граф скорректировал челюсть, согласно привычной анатомии; проглотил слюну. Когда он произносил этот страстный монолог, он ставил на то, что девчонка начнёт носиться по стенам бешеной белкой. Думал, поймает её, зажмёт, поцелует ещё раз и, так и быть, отпустит пока.
И его тоже - отпустит.
А она взяла и в два движения осталась в одних трусах. Глеб даже заставил себя убедиться, что он не спит.
И что теперь делать? Он не планировал злоупотреблять правами хозяина положения сегодня, тем более - сейчас. Он хотел только напугать, проучить за дерзость. А она взяла и разоблачилась. И в штанах на неё дым столбом. Не скажешь же: «а теперь одевайся!». Такую неопределённость намерений серьезные пацаны не прощают, и могут даже побить, лишив всех титулов и преференций. Потому что за базар надо отвечать. Тем более, перед женщиной. К тому же, он хотел видеть ее голой и ляпнул, что первым пришло в голову:
- С такой грудью либо в Пусси Райот, либо в эскорт. Но ты для того и другого слишком зажата.
Она дёрнула упрямо плечами, перестала стыдливо сутулиться. Девчонка повелась на провокацию, а маленькие твёрдые соски сообщали Глебу, что ее заводит эта ситуация. Или наоборот: ее заводит ситуация и поэтому она повелась. По сути не важно.
- Это называется независима! - всё испортила, чертовка! На эротику надо Музыку накладывать, а не лозунги.
- Да, - поддержал Граф. - Видел я твою независимость. Сразу захотелось посягнуть. А ты вооруженное восстание устроила…
Он втянул укушенную губу в рот. Соблазн велик, тем более, что она так и не начала бегать по стенам, а была покорна, как никогда. Стоит, пыхтит, трясётся. Скрестила запястья, кисти сцепила в замок на лобке. Плечи ее стали трогательно хрупкими. Такими, что воздух в горле встал поперёк, внезапно.
Вот что с ней делать? В юридическом смысле. В физическом понятно что…
Пустить руки и губы гулять по ее телу? Но это будет жестоко. В первую очередь по отношению к самому себе. Он не сможет остановиться - никаких сомнений. А учитывая открывшиеся приятные обстоятельства, позволить себе сорваться в крутое пике прямо сейчас - значит сломать игрушку сразу после распаковки.
Но она стояла и вызывала стихийное бедствие в груди своими прелестями.
«Расслабься, малыш, я тебя не трону. Только посмотрю и все» - решил Граф. А вслух сказал:
- Трусы тоже снимай!
Готово! Вот так бы по жизни все проблемы решались, как эта девочка сегодня. А она ещё и готовилась, по ходу. Только зачем же так старательно? Можно было чуть-чуть оставить.
- Ты зачем мою Эммануэль сбрила? Я хотел окунуться в глубокие юношеские воспоминания.
Как он в интернате, например, ночью вскрыл директорскую и устроил пацанам просмотр видеофильма с таким же многообещающим названием.
Пылающие щеки девчонки тоже были в курсе аллюзий. Значит, интересуется классикой, молодец. Только глаза закрыла, зачем-то и обняла себя.
- Думаешь, если ты меня не видишь, меня нет? Я смотрю на тебя. В следующий раз оставляй на киске немножко, не люблю сфинксов. Руки от груди убери.
Глеб видел с каким трудом суставы ее слушались, когда она опускала руки и не знала, куда их пристроить.
Ладная девица. Самый сок. Грудь как у «дамы червей». Так в интернате пацаны называли одну порно-звезду, напечатанную на игральной карте. Эта карта, как продажная девка, кочевала из одной интернатской койки в другую, из юношеской фантазии в определенные взрослые предпочтения. Она передавалась из рук в руки в темноте, пряталась под подушкой. Прежде чем уступить ее товарищу, Глеб старался запомнить каждую деталь изображения неизвестной куртизанки и мечтал, чтобы она была только его. Не хотел он делиться. И вот, стоит копия. Один в один ниже шеи.