— Тихон, как я так быстро убежал от тебя, что ты на телеге не мог догнать? — тихо спросил я, пока денщик осторожно намыливал мне спину. Было немного больно. — У меня там что, синяк? Вроде почки не отбитые, мочусь нормально, без крови.
— Синяк, — вздохнул Тихон. — Вот здесь прямо промеж лопаток. А то, что догнать не мог, так не пешком вы из дома рванули, а с оказией. Почту как раз графскую привезли на почтовой карете, вот с почтарями до развилки и доехали, а там пешком до заповедных мест, где покровительницы наши появляются. Пока хватились, пока охрану на воротах расспросили. У них же не было наказа не выпускать наследника, как и докладывать о его отлучках. Седлать коня было некогда, на машине не угонишься, да и не проедет она много где. А во дворе телега стояла, молочко свеженькое из деревеньки привезли. Ну я в неё запрыгнул и рванул за вами. Лошадка вроде справная, не должна была утомиться. Его сиятельство, похоже, выкупил и телегу, и лошадку, потому как мужика того я здесь не вижу. Голову наклоните вперед, ваше сиятельство. — Мне на шею полилась теплая вода и я закрыл глаза, едва не мурлыча от удовольствия.
Целитель заявился, когда я свежевымытый, свежевыбритый и в свежей одежде сидел на кровати и изучал в зеркале свою физиономию. Зеркало было на длинной ручке в серебряной оправе с завитушками и мелкими макрами по ободку. Макры выполняли роль подсветки, наверняка, чтобы женщинам было ловчее брови выщипывать. В целом же зеркало отличалось красотой, в отличие от лица, в нём отраженного.
Волосы какого-то неопределенного цвета, пестрые — самое лучшее определение. Глаза почти как у деда зелено-желтые, только желтизны поменьше. Рот крупноват, нос с горбинкой. Красавец, просто глаз не отвести. И самое главное, я совершенно не узнавал этого лица. Вот никаких вспышек озарения при виде физиономии в зеркале не появилось. От этого меня охватило раздражение. Бросив зеркало на прикроватную тумбочку, я подумал, что найду тех ублюдков, которые рысь убили и меня лишили возможности самого себя в зеркале узнавать. Найду и на ленты распущу. И буду делать это долго и с непередаваемым удовольствием.
Скрипнула дверь, и в комнату вбежал невысокий энергичный человек. Полноватый с красными от мороза щеками.
— Доброго вечера, ваша светлость, вы меня помните? — сразу же спросил он, ставя на стол, стоящий недалеко от мольберта объемный саквояж.
— Нет, а должен? — хмуро спросил я.
— Так, интеллект не нарушен, очень хорошо, просто отлично, — проговорил целитель, если это, конечно, он был. — И, нет, ваша светлость, вы меня помнить не должны, потому что мы видимся с вами сегодня впервые. Но радует, что вы не пытались меня «вспомнить». Кстати, Аристарх Григорьевич Лебедев, целитель первого класса к вашим услугам, — он поклонился, после чего нырнул в свой саквояж.
— Аристарх Григорьевич, в своё оправдание, за то, что разрушил ваши надежды на более интересный случай, я даже парня в зеркале не помню, и, разумеется, не буду даже пытаться вспоминать кого-то ещё. — Я откинулся на подушку. — Вы можете меня осмотреть побыстрее. Я очень хочу спать и у меня болит голова.
— Конечно-конечно, я не буду вас долго мучить, — закивал как болванчик Аристарх и принялся меня осматривать. При этом рану на голове он осмотрел в последнюю очередь.
— Ну что, что вы можете мне сказать? — в комнату без стука вошёл дед.
— Потрясающая регенерация, — прошептал целитель, который уже полчаса осматривал мою голову. — Вы только посмотрите, рана выглядит так, словно прошло уже не менее двух недель с тех пор, как её нанесли.
— Что с моим внуком, Аристарх Григорьевич? — с нажимом повторил граф.
— Кроме того, что у него глубокая амнезия? Да практически ничего. — И целитель принялся собирать инструменты в саквояж. — Рана на голове была глубокая, даже кость черепа задета. Если бы не молодость, вовремя проснувшиеся способности и просто сказочная регенерация, этот удар стал бы смертелен. А так… Именно сейчас сидит в постели и зевает абсолютно здоровая половозрелая особь мужского пола восемнадцати лет отроду. Если бы не амнезия графа, я бы вам попенял, ваша сиятельство, на то, что вы меня за зря притащили.
— Память Евгения вернётся? — от пристального взгляда графа целителю стало явно не по себе. Он заметно нервничал, и я не мог его в этом винить, взгляд у деда был очень тяжёлым.