— Варюша, а может быть граф заболел? Что это он вдруг перестал приезжать…
— Ой, правда, вдруг заболел, — обрадовалась та.
Но буквально на следующий день Алексей ее разочаровал — он мельком, издали видел графа, на больного тот не походил. Варя опять скисла.
— Что у вас произошло, расскажи… — приставал к ней Алексей, — поссорились, что ли?
— Ничего не произошло.
— Ну не хочешь рассказывать — не надо, — обижался тот.
Каждую свободную минутку Варя крутилась у окон, все ждала знакомую экипаж, а из дома чуть наискосок, из чердачного окна за нею наблюдал Жорж. Ему было видно, как она то и дело подходит к окну и высматривает кого-то. Так продолжалось всю неделю.
И всю неделю Жорж провел бесплодно. Зато выспался. Вести себя на чердаке надо было тихо, чтобы жильцы не заметили и не прогнали. Там было тепло — он притаился у трубы. На него нападала зевота, а стоило только с полчаса посидеть неподвижно, глядя на дом напротив, и готово — он засыпал. Большую часть времени, сидя в засаде, он так и проспал на чердаке. Знала бы Вера, как ее нерадивый слуга торопится исполнить ее приказ, она сама бы его убила. А Жорж считал, что ему тут неплохо (еду он с собой теперь брал): поест, посмотрит на дом — на месте? На месте, ну и спи себе весь день, подальше от ненормальной хозяйки. Но Варю он словно чуял, и стоило ей подойти к окну или выйти на крыльцо, как он просыпался и полз к окошку.
Варя на улицу почти не выходила, а если и выскакивала в булочную, то так неожиданно, что Жорж не успевал покинуть свой наблюдательный пункт, а на обратном пути ее обязательно сопровождал Бориска или смотрел ей вслед. И лишь родительский понедельник, когда весь крещеный народ отправляется на кладбище поминать своих родных, принес ему удачу.
Варя была не местная, умерших родственников у нее в этом городе не было, на кладбище идти было ни к чему. Жорж отметил, что ни продавщицы, ни Алексей не появились. Видел, как ушли булочник с женой и сыном. Это уже был хороший знак. Этот здоровый парень, сын булочника, пугал его. Потом Елена Павловна с корзиной вышла из дома. Ее ждал наемный экипаж. Она уехала скорей всего на кладбище, значит, надолго. Дома остались Варя и пьяница-сторож. Все, капкан захлопнулся. Сегодня он получит свой червонец, а может быть, и что-нибудь еще. Барыня его очень недурна собой, а теперь он сможет ее припугнуть, она побоится огласки и будет в его руках.
Семен Семенович натаскивал пса. Евдокия сколько лет прожила с ним, а все диву давалась: зачем иметь чуть ли не двадцать собак — и борзых, и гончих. Да для охоты еще необходимы доезжачие да ловчие, да другой народ. Это сколько мужиков от работы отрывают! А постоянно кормить и ухаживать за собаками сколько надобно человек: Петька, главный псарь, да его помощник, да мальчишка на побегушках. А попробуй накормить всю эту прорву псов! И что та охота дает? Ну, затравили зайца, так уж дешевле было бы ловушку какую поставить — есть такие мастера силки расставлять, не нужна никакая псарня. Того зайца, что вся охота затравила, не хватит накормить всех занятых в ней людей. Играется барин, словно малый ребенок. А с другой стороны, чем и заниматься в деревне? Скучно.
Салюки был прирожденный охотник. Кукушкин любил сам выходить с ним в поле и спускать со своры. Стоило лишь шевельнуться траве, салюки тут же насторожился. Не выдержал зайчишка, не усидел на месте — Граф заметил его в траве, и никто уж не мог его теперь отвлечь. У него была одна цель — затравить зайца. Сильный, неутомимый, теперь он не упустит свою добычу. Он летел по траве, едва касаясь земли. Уши прижаты к голове, длинная морда словно наконечник стрелы — салюки летит в цель. Еще один прыжок, и Граф собьет зайчишку. Он предчувствовал, как схватит тонкую шею…
Ноздри его раздувались, он чуял запах добычи, ее страх — этот запах пьянил его и сводил с ума. Он представлял, как жертва увидит его и почувствует свою приближающуюся смерть, как в ее глазах полыхнет ужас, страх парализует ее члены и она больше не сможет сделать ни одного движения, не сможет даже вскрикнуть. И тогда он достанет нож и подойдет к ней. И резко выбросит руку вперед. Он словно наяву чувствовал мягкость ее тела, чувствовал, как нож входит в него, видел, как кровь струится из раны, как намокает ее платье. Нет, ее надо будет раздеть, и тогда ему будут видны следы его клыка — ножа. Он не спеша будет ее покусывать и наблюдать, как из нее вытекает жизнь. И наслаждаться ее ужасом.