Казанова получил письмо для д’Аффри, последний в ответ передал герцогу Шуазелю, что он ошибается насчет личности Казановы: этот человек играет с крупными суммами денег, он приехал в Гаагу ради какого-то денежного интереса, а именно — для того, чтобы продать французские ценные бумаги272.
И действительно, министр финансов Буллонь поручил Казанове обналичить бумажные деньги на двадцать миллионов франков. Казанова быстро справился с этой задачей, и французская казна получила 18 миллионов двести тысяч ливров, частью наличными, частью в виде отличных ценных бумаг273.
Таким образом, Казанова снова был в Гааге, на этот раз для того, чтобы обсудить вопрос о предоставлении 5 % кредита, но тут его "подставил" д’Аффри, написавший герцогу Шуазелю: "Казанова ведет себя безобразно, налево и направо болтает о своих личных похождениях и о том, что творится при дворе, он крайне несдержан на язык". На что герцог Шуазель ответил, что "лично он не знаком с Казановой, и лучше будет, если господин д’Аффри закроет свою дверь перед этим интриганом"274.
Казанова нанес визит графу Сен-Жермену и оставил об этом посещении рассказ: "Графу доложили обо мне. У него в прихожей сидели два гайдука. Когда я зашел, он сказал мне:
— Вы опередили меня, я как раз собирался объявиться у Вас. Я уверен, Вы приехали сюда для того, чтобы сделать что-нибудь в интересах нашего двора. Но Вам будет очень трудно, ибо биржа взбудоражена после операции этого сумасшедшего Силуэта. Надеюсь, тем не менее, что эта заминка не помешает мне найти сто миллионов. Я обещал это королю Людовику X V; которого могу назвать своим другом, и я его не обману. Недели через три-четыре дело будет сделано.
— Думаю, господин д’Аффри Вам поможет.
— Я не нуждаюсь в его помощи. Наверное, даже и не встречусь с ним, иначе он похвастается, что помог мне, а я этого не хочу. Раз вся работа будет моей, пусть и вся слава достанется мне.
— Вы, наверное, бываете при дворе, герцог Брунсвикский может быть там Вам полезен.
— Что же мне там делать? Что до герцога Брунсвикского, он мне не нужен, я даже не желаю знакомиться с ним. Мне всего лишь нужно съездить в Амстердам. Моей репутации достаточно. Люблю я короля Франции, ибо во всем королевстве нет человека честнее его"275.
Самолюбивый и грубый тон ответов, вложенных Казановой в уста графа Сен-Жермена, делает разговор маловероятным. Как мы увидим ниже, он полностью выдуман.
6 марта 1760 г. граф Сен-Жермен отправился к д’Аффри и имел с ним долгую беседу о состоянии французской казны. Граф сказал, что у него есть план оздоровления финансов, он хотел бы спасти королевство, добившись кредита у крупнейших голландских банкиров276. Д’Аффри спросил, в курсе ли этих проектов министр финансов господин Бертен. Граф ответил, что нет. Тем не менее д’Аффри утверждает, что на следующий же день он увидел тот самый финансовый проект за подписью Бергена!277 В нем предусматривалось создание кассы дисконтирования. Д’Аффри заметил, что такая касса могла бы стать источником огромных богатств для тех, кто будет ею руководить. Граф ответил, что приехал в Голландию лишь для того, чтобы завершить создание компании, способной отвечать за такую кассу, исключая, однако, сотрудничество братьев Парис278.
Господин д’Аффри попросил графа показать документы, доказывающие, что он уполномочен для этого демарша. Граф предъявил два письма от Бель-Иля от 14 и 26 февраля 1760 г. В первом содержался чистый бланк за подписью Людовика XV, во втором Бель-Иль выражал желание услышать о графе как можно скорее. В обоих письмах были похвалы в адрес графа, Бель-Иль говорил, что на его миссию в Гааге возложены большие надежды279.
После ухода графа Сен-Жермена д’Аффри отправил письмо Шуазелю, сообщив ему о нанесенном графом визите и запрашивая инструкции по поводу его финансовых операций. Тем временем граф отправился к своему другу сэру Джозефу Йорку, английскому официальному представителю.
Встреча их была теплой, в тот же вечер господин Йорк нанес ответный визит графу, и они договорились о следующей встрече.
Граф не мог дольше молчать и сообщил другу о настоящей цели своего путешествия. "Сначала он говорил о плохом состоянии Франции, о необходимом мире, о желании заключить мирный договор и о его личном стремлении участвовать в таком желаемом для человечества событии"280. На что Йорк ответил строго, что "сей предмет слишком деликатен, чтобы им занимались неквалифицированные люди". Тогда граф показал ему оба письма Бель-Иля и бланк с подписью короля. Английский представитель был в затруднительном положении. Он не сомневался в полномочиях графа, хотя официально ничто не обязывало его верить в них, и для того чтобы не компрометировать себя, он ответил общими фразами об английском желании мира. Перед расставанием граф попросил Йорка держать их разговор в тайне и в самый краткий срок дать ответ на его предложение281.