Два современных писателя357 отождествили нашего таинственного героя с неким Одаром, сыгравшим известную роль в Санкт-Петербурге в описываемое время. Согласно "Воспоминаниям княгини Дашковой", фрейлины Екатерины II и третьей дочери канцлера Воронцова, которую рассматривают, главным образом, как главное действующее лицо дворцового переворота 1762 г., "среди иностранцев, приехавших попытать счастье в Санкт-Петербурге, был и некий Одар, рожденный в Пьемонте, который, по рекомендации Никиты Панина — гувернера Великого князя Павла, был назначен адвокатом при городской торговой палате. Это был немолодой человек болезненного вида. Незнание русского языка помешало ему исполнять обязанности адвоката. Тогда с помощью княгини Дашковой он попытался получить должность секретаря при императрице, но и эта попытка не удалась. Наконец, при вмешательстве великого камергера — графа Строгонова — он получил низкооплачиваемую должность интенданта в загородном доме Петра III в Ораненбауме. Княгиня Дашкова добавила, что виделась с ним лишь однажды, а за три недели, которые предшествовали революции, она и вовсе с ним не встретилась"358.
Из этих сведений ясно, что ничего общего нет между этим интриганом и нашим героем.
Десятая глава
ПРОМЫШЛЕННИК ГОСПОДИН СЮРМОН
1763 г. был примечателен для графа тем, что прекратились преследования господина де Шуазеля, поскольку тот был уже не министром иностранных дел Франции, а всего лишь военным министром. К тому же после подписания 15 февраля в Хуберсбурге договора между Австрией, Пруссией и Саксонией Семилетняя война завершилась, а после подписания 10 февраля договора в Париже между Францией и Англией завершилась и морская война между этими странами. Как мы помним, именно из-за переговоров, нацеленных на подписание этого договора, господин де Шуазель преследовал графа Сен-Жермена,
Таким образом, граф мог снова совершенно свободно передвигаться по Европе, что он и сделал, поменяв, однако, фамилию. Он купил в Голландии, недалеко от Неймегена, поместье Юбберген, переделал это название на французский манер и назвался господином де Сюрмоном.
В первых числах марта 1763 г. он направился в Бельгию (называвшуюся в то время "католическими Нидерландами"), которая находилась под властью Габсбургов.
Будучи проездом в Брюсселе359, как-то поздно вечером — ибо он днем никогда никуда не ходил360 — Сюрмон направился к Кобенцлю361 — полноправному представителю (послу) царствующей императрицы Марии-Терезы при генеральном губернаторе князе Карле Лотарингском. Граф знал, что в 1746 г. господин де Кобенцль был добровольным корреспондентом князя Фридриха-Людовика Уэлльского — старшего сына Георга II Английского362. Поскольку, как мы уже сказали, господин Сюрмон был другом князя, ему не составило труда явиться в особняк Мастэнг и быть принятым послом. Тем не менее позже племянник Кобенцля напишет: "Он проник к дяде странным образом, благодаря рекомендательным письмам, написанным, не знаю кем"363.
Кобенцль принял Сюрмона в большом кабинете, стены которого были завешаны гобеленами, изображающими легенду о Психее. В середине комнаты стоял великолепный стол с ножками в виде ног серны, инкрустированный севрским фарфором, с письменными приборами из серебра и севрского фарфора. В углах комнаты стояла драгоценная мебель с редчайшим фарфором.
Сюрмон понял, что его собеседник — ценитель искусств, и когда узнал, что он к тому же владеет великолепными картинами, то выразил свое восхищение. Позже Кобенцль об этом скажет: "Поскольку я очень ценю дружбу, я предложил ему свою"364.
"Однажды посол сказал, что мало частных лиц, владеющих оригиналами Рафаэля. Господин Сюрмон ответил, что это так, но, тем не менее, у него такая картина есть, и спустя две или три недели в качестве доказательства он подарил картину господину Кобенцлю. Брюссельские художники заявили, что это подлинный Рафаэль. Господин Сюрмон не согласился взять картину обратно, убедив господина Кобенцля в том, чтобы тот принял ее в знак дружбы.
В другой раз он показал Кобенцлю крупный бриллиант, на котором были пятна, сказав, что скоро сделает его безупречным. И действительно, спустя несколько дней он принес бриллиант с такой же огранкой, но без единого изъяна, утверждая, что это тот же самый камень. После того как Кобенцль осмотрел бриллиант и хотел его вернуть, Сюрмон, сказав, что у него этих камней предостаточно и он не знает, что с ними делать, упросил Кобенцля сохранить его на память. Кобенцль не хотел ничего принимать, но гость так настаивал, что ему пришлось согласиться"365.