Среди доказательств своих тайных знаний он показывал большой карманный нож, у которого половина была из мягкого свинца, а другая — из упругого, твердого железа. Он предлагал его в качестве доказательства того, что железо могло быть сделано мягким и вязким, как свинец, не теряя присущих ему других свойств. Это открытие действительно могло бы быть полезным, однако его не смогли убедить поставить эксперимент в достаточно большом объеме.
Его химические знания, по всей видимости, были эмпирическими. Городской адвокат Гмайнер из Швабаха, ныне уже покойный, — человек обширных знаний, особенно в технических вопросах, — уверял, что из бесед с ним он вынес уверенность, что Сен-Жермен не имел ни малейших теоретических знаний в этой области».
Как пишет в своих пояснениях к этим воспоминаниям Джин Овертон Фуллер, в свидетельстве Гемминген-Гуттенберга есть первое описание домашней жизни Сен-Жермена из всех, которые есть. По мнению исследовательницы, причина, почему граф Цароги отклонил приглашение присоединиться к семейным трапезам за княжеским столом, скорее всего состояла в том, что он был вегетарианцем. Княжеский стол должен был изобиловать мясными блюдами, и если бы Сен-Жермен не ел вместе с гостями основные блюда, то хозяева были бы обеспокоены, боясь, что ему будет недостаточно еды, и так как, без сомнения, для него приготовлялось бы что-то специально, он не хотел причинять такие затруднения. Кроме того, за столом мясоедов вегетарианцу приходилось бы все время быть начеку, так как в случае, если на кухне было мясо, ему могли бездумно дать что-нибудь не явно мясное, в виде подливки, сала, жира или даже капель жира при жарке. Он чувствовал бы себя более спокойно, приготовляя сам свои овощи и злаки в своей комнате. Возможно, там была установлена небольшая плита, на которой он мог готовить себе еду; и ему не приходилось переодеваться к обеду. Причиной того, что он обматывал голову черной материей, когда работал или просто сидел в комнате, могло быть желание укрыть волосы от попадания краски или даже просто чувствительность его головы к холоду.
«Pastor Fido» («Верный пастор»), единственная книга, которую у него видели, представляла собой длинную итальянскую поэму, написанную Джованни Батиста Гуарини, одним из малозначительных итальянских поэтов, которого даже не всегда можно найти в антологиях итальянской поэзии. Если у Сен-Жермена был оригинальный экземпляр книги «Pastor Fido», то он был опубликован в 1585 году. Содержание книги может показаться не имеющим отношения к исследованиям Сен-Жермена или его внутренней жизни, эта книга скорее относится к вещам, которые человек, не связанный с литературой, приобретает по случаю. Очевидно, что он не стремился производить впечатление литературно образованного человека. Его эрудиция относилась к тому типу, который не требовал доказательств. То, что он, видимо, не имел никаких технических книг, соответствует духу его экспериментов, которые были столь оригинальны, что у него не было причин консультироваться с тем, что написали другие.
Когда Гемминген-Гуттенберг говорит, что изделия не изготовлялись в больших количествах, он мог иметь в виду различие, которое Кауниц проводил между частным экспериментом и коммерческой эксплуатацией. На самом деле никто и не ожидает от химика-исследователя, чтобы он изготовлял достаточно образцов, чтобы посылать их в магазины на продажу. Это должны делать люди другого типа. С точки зрения истории науки, если однажды вещь была сделана, то тем самым заканчивается состояние невозможности ее сделать. Единственное изделие, изготовленное Сен-Жерменом — нож, полностью гнувшийся, как будто весь целиком состоявший из свинца, хотя одна его половина была из железа, — было окончанием невозможности иметь вязкое железо.
Даже неудачи представляли собой интерес. Те ботинки Геммингена-Гуттенберга, которые были хорошими, но развалились после обработки средством для улучшения кожи, приготовленным Сен-Жерменом, по крайней мере продемонстрировали его власть над кожей. Более того, этот случай интересен тем, что показывает, что это средство, возможно, сработало по типу гомеопатических лекарств, которые имеют тенденцию вызывать в здоровых людях те болезни, от которых они лечат. Средство Сен-Жермена предназначалось для кож, которые распадались; примененное для полноценной кожи в нормальном состоянии, оно вызвало ее разложение.
Было ли это формой металлической воды, которая, в случае если кожа оставалась в ней дольше, чем было нужно для окраски в черный цвет, вызывала ее сжатие при одновременном истончении, как это доказал Кобенцль?
Из письма Кобенцля известно, что Сен-Жермен красил в черный кожу (и предположительно, другие вещи, окраской которых он занимался) путем погружения в жидкость (разведенную обычной водой), в которую было помещено железо, напоминавшее золото; это было, должно быть, одно из его соединений, имевшее золотистый оттенок. Черный цвет Сен-Жермена получали без купороса или чернильных орешков потому, что для его изготовления требовалось использование металлической воды. Погруженный в водный раствор соляной кислоты, ферроцианид калия — это соединение железа с химической формулой K 4[Fe(CN) 6*3H 20] известно также под названиями гексацианоферриаат калия, железисто-синеродистый калий или желтая кровяная соль — давал синий; фактически это было действие реактива, что было подтверждено в заявлении Сен-Жермена о том, что он получил черный из синего.
Что долго меня озадачивало, пишет Джин Овертон Фуллер, так это описание того синего, из которого был сделан черный, как «русской лазури». Имелась ли в виду «прусская лазурь»? [293]Это озадачившее Фуллер выражение «русский синий», или «русская лазурь», очень легко вытекает из определения ферроцианида калия на русском языке «железисто-синеродистый» калий, так как побочный выпадающий в осадок продукт разложения этого соединения, так называемая «берлинская лазурь», имеет синий цвет; походя следует заметить, что это вещество в наше время активно используется в виноделии для очищения и осветления белых сухих вин; интересно, что по-венгерски этот заимствованный из немецкого термин буквально переводится как «очищение синим».
В конце концов писательница разрешила для себя это недоразумение, придя к выводу, что граф, должно быть, взял название «русская лазурь» по слуху, не расслышав «прусская» лазурь» или, немного поразмыслив, — что это сделал Гемминген-Гуттенберг. Поскольку, продолжает она, собственных записей Сен-Жермена по его краскам нет, а есть только воспоминания Геммингена-Гуттенберга о них, записанные много лет спустя. Гемминген-Гутенберг не был художником, и был, возможно, под влиянием не только фонетики, но и «русского чая», формы русского генерала и русского флота, которые были связаны с Сен-Жерменом.
Таким образом, Сен-Жермен сделал свой черный из «прусской лазури». Обычный черный делали из кампешевого дерева — дополнительного красителя, который давал различные цвета в зависимости от использованной протравы. В те времена было известно три типа красителей: кубовые красители, то, что на жаргоне красильщиков называлось самостоятельные красители и дополнительные красители. К кубовым красителям относились старинный тирский пурпур, краситель из каракатицы (более не используется) и индиго — из растения, произрастающего главным образом в Индии. Ни один из них не растворялся в воде, они требовали ферментации в чанах с щелочным раствором, и вообще требовали много внимания.