Людовик бросил быстрый взгляд на аббата, то молча кивнул головой. Король дождался, когда Филипп поднимет лицо к нему, и произнес:
– Ваше христианское раскаяние достойно уважения. Мы вознаградим вас сразу же после вашего возвращения из паломничества. – Он снова посмотрел на аббата, который показала ему пальцами красноречивый жест, намекая на деньги. Людовик крякнул и добавил. – Повелеваю сегодня же выдать вам из казны пять тысяч ливров серебром, а коли пожелаете – заемными бумагами, кои евреи-менялы, венецианцы, генуэзцы или даже византийцы с готовностью превратят в полновесные деньги в любом уголке Европы, я уж молчу о святой земле…
– Благодарю вас, сир, – Филипп, тщательно разыгрывая покорность и кротость, поцеловал руку Людовика.
– Совсем другое дело, мессир де Леви, – вставил словечко аббат. – Мы не смеем больше вас задерживать…
Рыцарь поклонился и покинул комнату, оставляя их вдвоем. Едва дверь за ним закрылась, и стихли шаги де Леви, Людовик посмотрел на аббата и сказал:
– Мой «боевой шершень», оказывается, весьма буйного и увлекающегося нрава…
Сугерий тяжело вздохнул и ответил:
– Почти, как и его отец Годфруа. Только, к счастью, тот сдурел ближе к старости, постригшись в монахи, а этого безумство охватило уже с молодости…
Людовик кисло улыбнулся и заметил:
– Только, смею тебе напомнить, что его безумие не помешало ему разгрузить мой карман на добрых пять тысяч ливров! Хорошо будет, если он возьмет серебром не всю сумму…
– Ну, простите, сир. Иначе было нельзя… – с виноватым видом ответил аббат.
– Он в руках Господних. Если возвратится, значит, его сам Господь бережет. – Ответил Людовик. – Нам тогда, дабы не прогневить Создателя, придется еще что-нибудь придумать, лишь бы усмирить строптивца…
– Это, сир, если он вернется. – Сугерий вздохнул и опустил голову.
Людовик сел и развернул пергамент, присланный ему накануне личным герольдом графа Тибо. Король стал долго водить по нему пальцем, беззвучно шевеля своими толстыми и мясистыми губами. Он поднял голову и сказал:
– Как ты думаешь, Сугерий, Тибо де Блуа не обманет нас и действительно отдаст Нормандию, едва он или его брат Этьен воцарится на престоле Эдуарда Исповедника и Кнуда Великого?..
Сугерий надул щеки и ответил:
– Сложный вопрос. Они, сами знаете, люди весьма ненадежные и своеобразные. Не зря ведь одного из их первых предков прозвали Тибо-обманщик!..
– Господи! Одни мошенники кругом! – громко произнес король. – Ни на кого положиться нельзя, никто слово не держит!
Сугерий хмыкнул и некстати произнес:
– Куда деваться, сир, коли и мы такие же…
Людовик побагровел и, гневно посмотрев на него, крикнул:
– Что?!..
Руан. Нормандия. Порт. 28 октября 1128г.
Филипп сидел в кормовой пристройке и молчаливо смотрел на берег Нормандии, удалявшийся от него и убегавший на юго-юго-восток. Неф медленно набирал ход, кренясь на левый борт и вздымая веселые белоснежные буруны голубых волн, вспарываемых его острым носом.
Погода была неопределенная – в любой момент мог разыграться дождь, а от него два шага было и до шторма, так часто в это время года налетавшего на Английский канал.
Он медленно перебирал в памяти события последних нескольких месяцев, за которые судьба так дико и жестоко перемолола его судьбу, исковеркав или погубив попутно еще сотни.
– Мессир, вы позволите мне присесть возле вас на свежем воздухе? – вежливый, но уверенный в своих силах, голос отвлек его от тяжких и горестных раздумий. Филипп поднял голову и посмотрел на человека, подошедшего к нему. Это был высокий, почти его телосложения, рыцарь с темными, словно медь, волосами. Пожалуй, только чуть моложе, чем де Леви. Филипп радушно кивнул головой и рукой пригласил его присесть возле себя, показывая на соседний свободный стул. Рыцарь сел и, расправив складки своего длинного, на нормандский манер, сюркота, представился. – Мое имя Робер. Робер Бюрдет. Нормандец… – он замялся, понимая бедность своих одежд и окидывая взглядом черные, но сшитые из роскошной ткани, одежды соседа, – башельер…
Филипп приветливо улыбнулся и произнес:
– Филипп де Леви, сеньор де Сент-Ном. Очень приятно познакомиться…
Робер с явным облегчением вздохнул, опасаясь, что его спутник окажется обычным богатым жлобом и снобом, презирающим однощитовых рыцарей-бедняков. Но спокойный и почти равнодушный взгляд франка, которому, как понял он, было абсолютно все равно – знатен он или беден, успокоил рыцаря.