Внезапно для Вероники все обрело смысл… и она сама закончила рассказ.
— Но вместо этого он нашел Лорелей — и меня — и тем самым связался со своим прошлым и братьями, которых он там оставил, ни один из которых не любил ни тебя, ни его пиратскую жизнь.
Его челюсть напряглась, когда он опустил ее, проверяя ее оценку.
— Я знал, что в жизни, которую он собирался построить с Лорелей, Блэквеллом и Каттером, не было места ни мне, ни остальной команде «Погребальной песни Дьявола». Будущее, к которому мы стремились, быстро исчезало, и… и я сделал что-то радикальное, чтобы – я не знаю – вырвать его из всего этого, я полагаю. Но Лорелей никогда по-настоящему не угрожала опасность, я просто подумал, что если я возьму ее с собой, чтобы найти тайник Клавдия, он увидит ее рядом и поймет, что такое сокровище на самом деле.
— Что он и сделал, — мягко сказала она. — Только не так, как ты намеревался.
— Я никогда не понимал решения, которое он принял…— Он поднял руки, пока они обе не обхватили ее подбородок с бесконечной нежностью, его глаза были яркие и пылкие, когда он смотрел на нее.— До настоящего времени.
Eleven
Поцелуй был поцелуем равной страсти и взаимной потребности.
Вероника не могла сказать, кто из них сделал первый шаг и как отреагировал на него. Их рты просто встретились. Слились.
И остальное, казалось, последовало за ним. Их туловища, бедра, ноги…Сердца.
Мужчина под ней больше не был созданием обаятельным и веселым, озорным и злым. Он был настоящим. Человек с тайной глубиной и способностью к глубокому состраданию. Он обнажил ей эту часть себя, и это каким-то образом заставило ее захотеть увидеть больше.Чтобы увидеть всё.
Пока они пожирали друг друга, ее пальцы нашли пуговицы его рубашки и начали беспокойно дергать их, освобождая их одну за другой.
Его руки зарылись в ее волосы, а гортанный стон подгонял ее дальше.
Наконец она расстегнула рубашку, обнажая безупречно вылепленный торс, усыпанный волосами, лишь немного темнее его гривы. Ее пальцы скользили по натянутой коже, вызываемые почти электрическим ощущением, которое пробежало по всему ее телу, тяжело и жестко приземляясь в ее сердце.
Отстранившись, она прервала поцелуй, на мгновение очарованная блеском на его опухших губах, когда он смотрел на нее восторженным взглядом. Неподвижный. Бдительный. Словно она была кроликом, который мог броситься в подлесок при первых признаках опасности.
Осмелевшая, Вероника провела обеими руками по его широким плечам и провела по холмам мышц на его груди и нижней части тела, открывая впечатляющие изгибы на его туловище.
Сухожилия его шеи напряглись и согнулись, челюсти сжались и заскрежетали от сильной потребности.
Сделав паузу, Вероника взглянула на выдающийся бугор, натягивающий его брюки.
Больше никогда. Однажды она поклялась. Никогда бы она не легла под мужчину и не позволила бы ему дергаться, потеть и вливать в нее свое семя. Никогда больше после этого, она не будет чувствовать себя каким-то мусорным баком, лежа на кровати в луже собственных слез и стыда.
И все же, похоже, сегодня наступил день нарушения этих обетов. Она также пообещала никогда не становиться на колени перед мужчиной и наслаждалась каждым моментом, когда он был у нее во рту. Его запах, его вкус, его жар, объем и форма. Его окружность соответствовала его собственным внушительным размерам, и все же она не боялась. Она не боялась…
Внутри нее зажигались мириады эмоций. Возбуждение, волнение, любопытство, надежда…Но ни единого намека на страх.
Она почувствовала вкус океана на его губах, когда он после того, что она сделала с ним поцеловал ее. И он тоже почувствовал вкус своего освобождение, задержавшийся на ее языке. Их союз создал пьянящую смесь вкусов и эротической деликатности, которые, несомненно, дополняли друг друга.
Ее тело так идеально прилегало к нему, мягкое и округлое, тогда как его плоскости были твердыми и не податливыми.
До сих пор он превосходил все предыдущие ее взаимоотношения с мужем, единственным мужчиной, с которым она была близка. Сможет ли он доставить ей удовольствие и изнутри?
— Я так сильно хочу тебя, — прошептала она, и ее тело внезапно затрепетало от правды этих слов.
Он приподнялся и сел, и это движение произвело интригующие вещи с его брюшным прессом, тогда она отодвинулась от его груди и встала на колени напротив него.
— О чем ты говоришь женщина?— Он с опаской посмотрел на нее.
— Я хочу тебя, Себастьян Монкрифф, — сказала она ему, на этот раз ее голос был сильнее. —Я хочу, чтобы ты взял меня, как ту женщину на столе.
Он протянул руку, чтобы погладить ее лицо.
— Не так, Вероника, не ты. Я буду нежным и…
— Нет, — она потянулась к лацканам его рубашки, дернув их вниз по шнуркам его впечатляющих рук, когда внутри нее собрался жестокий водоворот, —ты показал мне нежность. Ты дал мне ее. Но я больше не чувствую себя нежной. Я хочу, чтобы ты отнесся ко мне так же, как к женщинам, чьи истории сделали тебя одним из самых печально известным любовником Империи. —Забравшись к нему на колени, она оседлала его. — Я не могу объяснить это… жестокость этого голода, но он разъедает меня с того дня, как я наблюдала за тобой с этой женщиной и ненавидела ее за то, что она получила то, что я хотела. Чего я боялась хотеть.— Она обхватила его лицо обеими руками, пристально глядя в глаза цвета Коньяка, горящие огнем, который она теперь поняла. — Я больше не хочу бояться. Я хочу встретиться с тобой как с равным, ты понимаешь? Я хочу ощутить всю силу твоего желания, каким бы оно ни было.
Его ноздри раздулись, когда он сел под ней, каждый мускул напрягся, хотя казалось, что даже воздух вокруг них замер.
— Ты должна быть уверена.
Она поцеловала его. Твердо и быстро.
— Я уверена.
Демоническая улыбка играла краем его губ, а сложенные угли в его глазах превратились в языческий ад.
— Быть по сему.
Без предупреждения он протянул руку и разорвал ее лиф посередине, разбросав маленькие жемчужные пуговицы по капризам судьбы, их стук поглотил шум поезда. Несколькими довольно ловкими и загадочными движениями он сорвал порванную ткань, корсет и сорочку и бросил их в тень.
Прежде чем они приземлились, она внезапно оказалась под ним на спине и лениво смотрела вверх с открытым ртом от изумления, пока он снимал с нее юбки и нижнее белье, снимая их с ее тела с нечестивым мастерством.
Вероника не знала, то ли впечатляться, то ли завидовать, когда он бросил все это в изножье кровати. А потом она забыла, о чем думала, когда исчезли его брюки и ботинки.
Он лежал на ней прежде, чем она успела прийти в себя, низкое рычание эхом раздалось в его горле, когда он смотрел на нее так, как будто развернул единственный подарок, который он когда-либо желал.