Его губы скривились в гримасе при мысли о банальной леди Джессике и ее воинственной матери.
— Это они скорее за мной ухаживают. Я лучше привяжу свою жизнь к кожаной старой свинье.
— Даже с ее чрезмерным приданым? — спросила она, скептически приподняв бровь.
— Вы забываете, миледи, что у меня есть пиратский клад сокровищ, и тратить его не на что, кроме моей собственной прихоти. Мне приданое дебютанта нужно, как озерному краю больше дождя.
— Ой,—она быстро моргнула, — но мне сказали, что ваше имущество и финансы в руинах.
— Послушайте, графиня, вы верите всему, что могут предложить сплетни? Кроме того, зачем восстанавливать несуществующие руины, если я могу потратить свои нечестные доходы на себя, а не на наследство, которое я вряд ли унаследую.
Хотя его ответ, казалось, ее обеспокоил, она все равно отказывалась поднять глаза хотя бы на его галстук.
— Полагаю, ваш ответ по этому поводу не должен меня удивить. Так что, пожалуйста, не могли бы вы рассказать мне, почему вы меня вызвали, и мы оба сможем вернуться к сегодняшним делам.
— Именно по этому поводу я и хотел бы поговорить с вами, — сказал он. — Мне стало любопытно, как именно вы планируете увезти бедную Пенелопу и ее любовника в Америку. А также предложить свою помощь, какой бы она ни была.
— Почему вы бы так поступили? — подозрительно спросила она.
Потому что Артуру Веллеру было опасно переступать дорогу. Потому что совесть, которую, как он думал, он похоронил, шепнула, что ее подорванное доверие к нему было ошибкой, над которой ему нужно поработать, чтобы вновь обрести его. Потому что, что-то в ней преодолело все эгоистические инстинкты, которые он тщательно культивировал десятилетиями. Ничего из этого он не мог сказать вслух.
— Потому что, дорогая миледи, я не могу выполнить свою часть работы, пока не будет выполнена ваша, а нетерпение — главный из множества моих недостатков.
— Я понимаю,— его ответ, казалось, успокоил ее. — Ну, план на самом деле простой. Как только мы прибудем на Лионский вокзал, у меня будет человек, который отвезет нас в своем автобусе в Гавр, где их зарегистрируют на пароход в Америку под псевдонимами.
— Я впечатлен,— Себастьян посмотрел на нее другими глазами.
Она была такой проницательной для такого нежного человека. Безжалостный ум не часто сохранял такое мягкое сердце, окутанное всей этой изысканной красотой. Господи, но она его поразила.
— Вы сказали «нас», когда обсуждали поездку в Гавр. Означает ли это, что вы поедите с ними?
— Да.
Мысль о таком расстоянии свернулась у него в животе, как тухлые сливки.
— В Америку?
— Нет, на корабль. Я хочу проводить их в целости и сохранности, но я также хочу вернуться за Адриен. Она не знает, что останется одна в этом мире, когда ее муж и единственный ребенок уйдут.
— Что, если Веллер сделает что-нибудь, чтобы сорвать этот побег?— он спросил. — У вас есть план для непредвиденных обстоятельств?
— Конечно,— она закатила глаза, скрестив руки на груди и проделывая чудесные вещи со своим декольте.— Когда мы въедем в Париж, будет ночь, так что в том маловероятном случае, если Артур Веллер оторвется от своей любовницы, чтобы помешать нам выйти из поезда, я полагаю, мне просто придется устроить диверсию.
— По крайней мере, это будет просто, поскольку я уверен, что вы знаете, что вы одно из самых забавных существ на планете.
Он потянулся к своенравному локону, который выпал из ее прически и упал прямо перед ее глазами.
Она отдернула голову назад, прежде чем он успел коснуться ее, и отступила на несколько шагов.
—Пожалуйста, не надо.
Его рука замерла в воздухе. В его груди крутилось несколько темных подозрений, которые обрекали всех представителей его пола на озеро вечного адского огня. Огонь, который он часто хотел разжечь сам.
— Вероника, почему вы не можете посмотреть на меня?
— Я смотрю на вас.
— Мое горло не в счет. Посмотрите на меня.
Ее брови сошлись вместе, и даже в полумраке ее щеки разгорелись настолько ярким цветом, что могли соперничать с ее платьем.
— Не смейте указывать мне, куда смотреть и что делать, сэр. Ты не мой хранитель и не мой господин.
— Напротив, миледи,— пробормотал он, —я всего лишь ваш покорный слуга.
Ее взгляд остановился на столе, на который теперь опиралось его бедро.
— Мы закончили? Или было что-то еще, что хотелось бы обсудить?
— Что-то вас раздосадовало, — заметил он. — Это был Веллер?
— Нет.
— Был ли это я? — ее молчание было ответом за нее, когда она поглаживала трещину на деревянном столе.
Как бы он ни желал этого, он не сделал ни малейшей попытки приблизиться к ней.
— Я вас пугаю?
Она усмехнулась.
— Не в последнюю очередь.
Ложь.
— Да ладно, я знаю, что всю свою жизнь был подлецом и мошенником, но вы действительно боитесь, что я причиню вам боль?— он протянул руки, предлагая себя для пристального внимания. — Конечно женщина с твоим чувством моды сделала бы вывод, что мужчина в таком светло-сером костюме не собирался испачкать его кровью. И посадка его совершенно не позволяла жестко маневрировать — швы разошлись бы.
— Вы преступник и признанный пират, Монкрифф, — заявила она с забавным раздражением. — Ваша команда славилась тем, что причиняла людям боль.
— Никогда, женщинам, — заявил он, подняв палец, чтобы подчеркнуть суть. — Это было наше истинное кредо: женщины и дети всегда будут избавлены от многих возможных страданий от нашего пиратства. Один из камней преткновения с Грачом, с которым я полностью согласился. Вы с Лорелей были одними из первых женщин, поднявшихся на борт корабля.
К его крайнему изумлению, она фыркнула.
— Ты грязный лжец.
— Не в этот раз — увещевал он ее, не позволяя ускользнуть от своего добродушия.
Она уставилась на него так, будто он был самой большой и тусклой лампочкой, с которой ей когда-либо приходилось иметь дело.
— На вторую ночь на этом корабле капитан привел с собой настоящий отряд проституток, чтобы развлечь всю команду.
Отсмеявшись, он помахал ей рукой.
— Это не в счет — наш якорь упал.
— Гах! — она вскинула руки вверх и поерзала, как будто хотела пройти вдоль прохода, —ты самый смешной и одновременно, приводящий в ярость человек. Как ты избежал петли — одна из величайших загадок нашего времени.
— Это действительно не так, — он усмехнулся, наслаждаясь тем, насколько милой сделала ее досада, даже в бледном, сером зимнем свете, просачивающемся сквозь грязь окна. — Мне поставили своего рода ультиматум. Либо я объявлю себя бывшим графом Кростуэйтом, займу свое политическое место и возьму на себя дворянские обязанности… либо тюрьма и, скорее всего, петля. Я скажу вам, что это было одно из самых трудных решений, которые я когда-либо принимал. Жизнь лорда чрезвычайно утомительна. Бывают дни, когда я бы предпочел виселицу.
Шум, наполовину недоверие, наполовину разочарование, вырвался из ее груди.
— Вот почему все ненавидят аристократию.
— Говорит графиня.
— Вдова! — воскликнула она. —И я никогда не хотела стать графиней. Я влюбилась в Мортимера Везерстока еще до того, как узнала, что он сын графа.
Теперь настала его очередь возмущаться.
— Если ты скажешь мне, что любишь этого идиота, я прямо сейчас выброшусь из поезда.
— Каким бы заманчивым ни был этот исход, я не могу утверждать, что любила Мортимера Везерстока. Пока он ухаживал, я нашла его очаровательным. Он был одним из самых красивых мужчин, которых я встречал в обществе, и никогда не показывал ту гниль, которая гноилась в его душе, пока не стало слишком поздно.