Сверху пророкотало миролюбиво и самодовольно:
— Ну, как мы его уделали?
— Отлично, — ответил Виктор.
— То-то, знай наших!
Лифт открылся на пятом этаже. Вслед за Стингом Виктор вошел в квартиру. Дорогостоящая мебель, заграничная техника и полный беспорядок. Не убрано, захламлено, замусорено. На столе засохшие остатки еды, пустые бутылки…
— Счас. Я только позвоню, — сказал Стинг, поднимая с пола телефонный аппарат. — Пан? Ты гений! Все о'кей! Чистенько, без суеты. Выпей стаканчик за упокой Гипнотизера. Ха-ха, за мной не станет. Счас хлебнем с приятелем.
«Значит, это меня уже нет в живых, — вдруг догадался Виктор, и ему стало плохо, — Ну что ж, теперь ваш черед».
Опустив трубку и потерев, как Пан, ладонь о ладонь, Стинг начал разливать водку в грязные стаканы…
— Давай хлебнем! Заслужили!
— Заслужили, — многозначительно поддакнул Виктор.
«Тебя начинает мучить совесть. Ты удивлен, но страдаешь. Жалко Санина. Безобидного, доброго. Ты раскаиваешься. Тебе тяжело, душно».
Стинг дернул воротничок рубахи. Пуговица отлетела, сделала круг по полу.
«Вспоминаешь всех, кого убил. Вспоминаешь. Противно, муторно на душе. Жалость и тоска».
Стинг плюхнулся в кресло.
— Ой, скольких я порешил! Ой, скольких! И все для Пана. Для него все. А он, зараза!..
«Ты ищешь бумагу, ручку… Зачем, не осознаешь, но ищешь. Садишься к столу. Пишешь».
Стинг забегал по комнате, исполняя чужую волю. Сел к столу, застыл, поднял к щеке авторучку, ожидая.
«Пиши сверху: „Покаянное письмо“. Написал? Ниже с абзаца: „Совесть меня замучила. Хочу честно признаться во всем. Я по приказу Пана убил Хозяина и Зуба во дворике за рестораном „Три толстяка“. Я сегодня на Востряковском кладбище лишил жизни студента Виктора Санина“. Остановись! Вспомни, кого еще убивал. Надю утопил ты?»
В голове Стинга вихрилась паническая путаница.
«Что со мной? Так надо. Всех жалко. А какой был удар! В харю кастетом! И с копыт! Ой, хорошо! Какая Надя? Что за Надя?.. Гипнотизер-то безобидный был. А косой помахать — это какая радость-то! При чем тут Надя?»
«Жена Глеба, владельца ресторана».
«А, та… Надежда сисястая? Как хотел я ее трахнуть один! Да Пан приказал… Зря только пленку тратили…»
«Какую пленку? Вспомни».
«Чо вспоминать-то! Все, что с бабами делаем, на видик снимаем. Интересно потом на себя, на них посмотреть. Забавляет. Распаляет. Каждый вечер готов сидеть у телека. Особенно если рядом еще и голая баба лежит».
«Тебе очень хочется посмотреть, что вы делали с Надей… Очень хочется… Ищи пленку, включай телевизор…»
Стинг спешно, толкаемый нетерпением, выполнил все. Затем, глотнув водки из стакана и развалившись в кресле, нажал кнопку дистанционного управления.
В ускоренном беге кадров замелькали голые фигуры, принимающие бесстыдно откровенные позы.
— Счас, счас будет… — вожделенно задышал Стинг. — Вот она!
Бег приостановился, и на экране появилась округлая деревенская красавица с перекошенным от ужаса лицом. Она сдавила локтями полные груди, а ладони закрывали темный треугольник под животом.
Чьи-то руки протянулись с двух сторон. Рот раскрылся в крике. Но руки грубо подняли женщину…
Затем произошло непонятное. Стинг вскочил, размахивая руками, а женщина безжизненно распласталась на детине.
Виктор недоуменно посмотрел на хихикающего в кресле Стинга.
«Что случилось?»
«Скопытилась, стерва. Так я и не успел».
«Умерла?»
«Мертвее не бывает».
«Куда вы ее дели?»
«Да там же в Селигер опустили. Камень на ноги, камень на шею. Пан велел достать ее и в морг отвезти».
Гадливый цинизм обезьяноподобной твари был невыносим. Вспыхнуло желание схватить водочную бутылку и со всей силы ударить по этой ухмыляющейся роже. Большого труда стоило Виктору сдержаться.
«Встать! Встать быстро! К столу! Пиши дальше: И Надю, жену владельца ресторана „Три толстяка“, я довел до смерти. Теперь вспоминай других! Всех, кого погубил! Всех! Описывай где, когда, как. Быстрей, быстрей пиши».
Рука Стинга стала торопливо выписывать корявые строки.
«Всех не упомнишь».
«Давай-давай, напрягай память».
«Человек пятнадцать будет. Вроде все».
«С нового абзаца: „Виноват, готов за свои деяния понести любое наказание“. Ставь число, год. Распишись. А теперь наливай водки. Пей. Еще наливай. Полнее, полнее. Пей. Пей же, тебе говорят! Садись в кресло. Тебе хочется спать. Засыпай».
Виктор взял со стола покаянное письмо Стинга, вытащил видеокассету и ушел, сморщившись, как из зловонного притона.