– С вами все в порядке, леди? Вы не ушиблись?
– Ничуть, – но она дрожала, когда он, обняв, снял ее с седла.
– Бедная моя девочка! Вы напуганы, да и я тоже, – он дотронулся до ее плаща. – И промокли. Пойдемте, возможно, в этой лачуге будет огонь, – он привязал лошадь и подвел Эдит к двери, состоявшей из двух тощих досок между двумя буковыми деревьями. Он рывком открыл ее и вошел первым, чтобы убедиться, что это надежное для дамы место. Внутри, на земляном полу, горел огонь между двумя камнями, было дымно, и не очень-то приятно пахло, но зато был грубый стол, два стула и в одном углу соломенный тюфяк. В другом углу стояли коза и женщина, которая в этот момент наливала молоко. Она посмотрела в его сторону, сначала спокойно, пока не осознала, что перед ней появился иностранец. Тогда она вскрикнула и, зажав рот рукой, начала пятиться назад.
– Не бойтесь, я – гость герцога Вильгельма, а эта леди – его племянница. Нам надо укрыться от дождя.
Она пришла в себя, заправила клок седых волос под платок и вытерла руки о грязное платье, потом присела перед Эдит и указала на стул. Вальтеоф пододвинул его к огню и расшевелил дрова, чтобы огонь горел ярче. Дрожащая Эдит села, протягивая к теплу руки.
– Вы совсем замерзли, – забеспокоился Вальтеоф и, сняв с нее плащ, протянул его крестьянке с наказом развесить над огнем для просушки. Затем, скинув свой плащ, который дождь не смог промочить, накинул его на плечи девушке. На огне стоял горшок, и женщина, зачерпывая, наливала что-то из него в чашку. Это было какое-то подобие водянистого супа, не очень аппетитного, но зато горячего, и Вальтеоф умолил Эдит выпить немного. Она поднесла чашку ко рту, стуча зубами, но через мгновенье тепло сделало свое дело, лихорадка прекратилась, и она вернула посудину с улыбкой и словами благодарности.
Вальтеоф стряхнул воду с волос, вытер лицо рукавом, его чулки прилипли к ногам, но рубашка, защищенная меховым плащом, осталась сухой. Длинная юбка Эдит была совершенно мокрой, и она все еще выглядела замерзшей, так что он, встав перед ней на колени, начал растирать ей руки. Возможность что-нибудь сделать для нее, заботиться о ней, доставляла ему такое удовольствие, что это не могло не отразиться у него на лице.
– Вы очень добры, – тихо заметила Эдит. – Думаю, я должна была бы лучше управлять своей лошадью.
Внезапно он перестал растирать ей руки и приложил их к своему лицу, целуя то одну, то другую.
– Я хотел бы что-нибудь сделать для вас, – сказал он нервно, – хоть что-нибудь, – он не имел права говорить с ней о своих чувствах без благословения ее матери и Вильгельма, но он не мог и не хотел остановиться теперь, все, о чем он думал и мечтал прошедшие месяцы, излились сплошным естественным потоком. – Моя госпожа Эдит, я хотел бы провести остаток моей жизни, заботясь о вас. Вы должны знать об этом, вы давно должны были это понять.
Он снова и снова целовал ее руки, не замечая крестьянки, стоящей в тени и с изумлением смотрящей на то, что вытворяют эти двое, так неожиданно вторгшиеся в ее жилище.
Эдит не была смущена этим заявлением. Она не покраснела и не выдернула рук из девичьей скромности даже тогда, когда она легко могла освободить их. Она все еще сидела так, и на губах у нее появилась улыбка.
– Да, я знаю, – сказала она, и теперь, когда все было ясно, в упор посмотрела на молодого человека у ее ног, на его лицо с сияющими от любви к ней серыми глазами. Она не встречала никого, похожего на него; более того, в ее холодной головке, унаследованной от дяди, давно мелькала мысль, что хотя многие ее поклонники могут предложить ей свои земли, у этого человека графство в неизведанной стране, покоренной ее дядей, которого она любила более всех на свете. Улыбка стала ярче. Она наклонилась вперед, так что ее цепь коснулось его щеки. Затаив дыхание и трепеща, он дотронулся до ее волос. И потом, еще колеблясь, как будто боясь совершить это без благоговения, оттягивая сладость момента, он взял ее за руки и прикоснулся губами к ее устам. Всю жизнь он помнил этот поцелуй, дарованный ему в дымной крестьянской хижине, по крыше которой колотил дождь… Он почувствовал, как руки Эдит обвились вокруг его шеи, ее рот прижался к его рту, живой и теплый, так что он весь затрепетал. Они совершенно забыли о присутствии хозяйки хижины, но в этот момент, смущенная их поведением, она отступила назад и наступила на горшок. Вальтеоф и Эдит вздрогнули, и, увидев, что произошло, переглянулись и рассмеялись. Он взял ее за руки и встал перед ней.
– Я буду говорить с твоим отцом, – сказал он. – Бог весть, что он мне ответит. И твоя мать, если она…
Эдит легко пожала плечами:
– Я не знаю. Она – истая нормандка. Я думаю, она хотела бы выдать меня за нормандца или фламандца, на худой конец.
– А ты? – тихо спросил он. – Я хотел бы сделать тебя графиней Хантингтона. – Эдит дотронулась до груди своего возлюбленного и наклонила голову, так что он не мог видеть ни ее лица, ни особенного взгляда, пока говорил. – У тебя будут земли, как утренний подарок[3] на свадьбу. Эдит, любовь моя, скажи мне, скажи, что ты ждешь этого дня так же, как и я.
Она приподнялась на цыпочки и взяла его лицо в свои руки:
– Да, я этого хочу, – И тихонько рассмеялась. – Эти глупые девицы из беседки подумали бы, что я ужасно нескромная, если бы видели и слышали меня сейчас.
Он крепко обнял ее:
– Ты не похожа на них. – Он снова ее поцеловал. – Сердце мое, я мечтаю о том первом дне, когда ты будешь моей женой. Клянусь, что ни с кем другим я не разделю свое брачное ложе. – Теперь, когда она, по ее собственным словам, принадлежала ему, он не допускал и мысли о ком-нибудь другом.
– Тут могут быть сложности, – медленно сказала она. – Мы же не простолюдины, чтобы влюбляться и жениться по собственному желанию.
– Все может быть, но наше рождение допускает этот брак. У меня есть, что предложить тебе: земли и титул. Мне кажется, Вильгельм благожелательно к этому отнесется, а если это так, твоя мать не сможет отказать. Даже если это не будет легко, я готов ждать, – он сжал руки. – О, Господи, только не очень долго!
– Аминь! – добавила она. – Но, мой господин, никто не должен знать о том, что есть между нами, до тех пор, пока ты не переговоришь с дядей. Если он думает…
– Пока он подумает, я возьму и поцелую тебя, – сказал он весело. – Он мог бы сказать, что я – негодяй, позволивший себе добиваться твоей любви без его благословения, и это верно. Ах, Эдит, неужели это возможно для нас! Я не думал, когда плыл в Нормандию, что найду тебя, и совсем не предполагал, что привезу с собой домой любимую, – он прервался, – только Бог знает, когда это будет…
– Если мой дядя согласится на нашу свадьбу, – резко сказала Эдит, – я хотела бы, чтобы ты мог поехать домой, когда захочешь. Я буду более верным залогом, чем любое обещание.
– Конечно! Я не могу дождаться, когда я покажу тебе Рихолл, Хантингтон и Кеннингтон, – он хотел положить к ее ногам все свои владения, все, что имел, показать ей лучшее из того, что у него было. – Я хочу видеть тебя моей графиней.
3
Имеется в виду обычай, по которому новобрачный преподносил утром после брачной ночи своей жене подарок