Но когда пришел вечер, Вальтеоф вдруг сказал:
– Если Вильгельм меня простит, думаю, я поеду в Кройланд и стану монахом. Сомневаюсь, что для меня есть другой выбор.
Торкель стоял у окна, стараясь вдохнуть свежего воздуха.
– Для такого воина, как ты, лучше было бы быть в чьей-нибудь армии.
– Возможно. Но Вильгельм не позволит мне уехать, я это знаю. Помнишь, Одо сказал, что мое имя могут использовать, как призыв к восстанию. Но никто не сможет это сделать, если я буду за стенами Кройланда.
Торкель тяжело повернулся.
– Возможно, нет, но это смерть при жизни! Не для меня такое, минн хари.
– Я так не считаю, особенно после всего, что случилось, – Вальтеоф посмотрел на приятеля. – А что ты, друг мой? Если я останусь здесь, или меня отправят в Кройланд, что будешь делать ты? Тоже поедешь в Кройланд? – улыбнулся граф.
Торкель ответил:
– Я – поэт и буду им всю жизнь. Я не смогу выбрить тонзуру, но, – он посмотрел своими бледно-голубыми глазами на графа, – пока мы оба живы, я служу тебе и там, где будешь ты, там буду и я. Может быть, Ульфитцель позволит мне гонять лодку вокруг аббатства.
Вальтеоф расхохотался:
– И петь своим пассажирам в придачу. – Его улыбка поблекла. – Мой дорогой друг, теперь я тебе ничего не могу предложить.
– Мне ничего и не нужно.
– А если… если они выполнят приговор? Исландец отвернулся от окна.
– Они не посмеют, – он отвергал такую возможность всем своим существом. – Я не верю, чтобы король сделал это. Уже три месяца прошло со дня суда.
– Ты мне не ответил, – упрямо сказал Вальтеоф, – я хотел бы знать…
Торкель сел рядом с ним на тюфяк:
– Я не могу ничего сказать тебе, потому что не могу об этом и подумать. Поверь мне, минн хари. Ни один человек не был мне так дорог, как ты.
Оти пришел с ужином, который они разделяли по воскресеньям. Горячее мясо и пирог, и хороший эль, и они втроем поужинали, как это когда-то бывало дома. Для Вальтеофа это была прекрасная трапеза, по сравнению с тем, что он ел в течение недели, и когда они ушли, следующие шесть дней для него тянулись бесконечно, пока, наконец, не наступило снова воскресенье.
Слова Торкеля запали ему в душу, и, лежа в темноте под медвежьей шкурой, он вспомнил тот вечер перед его свадьбой, когда Торкель уступил свое место более близкому для графа существу. Но вот Торкель остался ему верен, а Эдит… Он спрятал лицо в подушку, стараясь заставить себя не думать о ней, но когда он заснул, ему приснился Руан, и он проснулся, выкрикивая в темноту ее имя.
Глава 7
Вернувшись в Лондон, аббат Ульфитцель навестил де Руля. После чего Ричард обратился с просьбой к королю отпустить его в Винчестер, чтобы навестить заключенного графа. Вильгельм дал разрешение, и, увидев, что Ричард собирается сказать что-то еще, резко прибавил:
– Не проси больше за него. Я думал об этом и не могу этого позволить.
– Сир, – воскликнул в отчаянии Ричард, – он дважды спас мне жизнь, как же мне не просить за него!
– А что он сделал со мной? – мрачно ответил Вильгельм. – Говорю тебе, он опасен для страны тем, что сделал, и тем, что он есть. – Он увидел выражение лица де Руля. – Ричард, друг мой, ответственность – страшная вещь. Я нес эту ношу всю жизнь, поэтому я то, что я есть, и покой нации лежит на моих плечах. Помни об этом.
Смотря на него, Ричард вдруг почувствовал к нему жалость, он впервые видел короля в нерешительности. Он удивлялся, как долго может продолжаться такая неопределенность, как долго Вальтеоф будет находиться между жизнью и смертью. Это казалось невьшосимо жестоким и в то же время внушало надежду.
Как-то вечером он направлялся ужинать, когда к нему подбежал его паж и сообщил, что в его гостиной его поджидает монахиня.
– Монахиня? – удивленно переспросил он, потому что и не представлял, кто бы это мог быть.
– Да, господин, и думаю, она проделала долгий путь, потому что у нее вся одежда в пыли.
Он вернулся обратно, довольно медленно спускаясь по ступенькам, ум его был слишком занят Вальтеофом для того, чтобы интересоваться еще чем-то. В кабинете спиной к двери стояла женщина в одеянии бенедектинки.
– Мадам? – когда он заговорил, она повернулась, и он увидел, к своему изумлению, что это Ателаис смотрит на него из-под вуали. Она была бледна и напряжена, с покрасневшими от бессонницы глазами, но сначала он ничего этого не заметил, только тяжелые складки ее одеяний.
– Нет, – резко сказал он, – нет, ты не можешь так поступить со своей жизнью, – Он бросился к ней и схватил ее за руки. – Скажи мне, что это не правда, – и подумал, что если это правда, то он последний идиот в мире.
Но она покачала головой.
– О нет, это просто так. Это должно было меня хранить в путешествии. Я поехала одна, только с Хаконом.
Он почувствовал облегчение, но тут же увидел, что она испугана и что он все еще держит ее за руки. Ричард усадил девушку на стул и налил ей вина.
– Выпей. Ты устала. Теперь скажи мне, почему ты здесь и почему для тебя безопаснее ехать таким образом.
Она отпила немного вина, и кровь прилила к ее щечкам.
– Я не знала, куда еще мне идти. Ричард застыл на месте с бутылью в руках.
– Но почему, скажи мне. Девушка осторожно поставила чашу.
– Графиня строит планы насчет меня; о, мессир де Руль, она действует так, как будто графа уже нет, как будто она уже управляет землей. Не знаю, как я пережила эти последние недели, действительно, не знаю. Когда я думаю о том, что она сделала… – она остановилась, и быстрые слезки скатились по щекам. – Как могла она его предать? Он так ее любил.
– Слишком сильно, – тихо сказал Ричард, – но продолжай.
– Она хочет выдать меня за Ива Таллебуа. – На миг перед ним появилась прежняя Ателаис. Она нервно вытерла слезы, и в голосе послышались гнев и презрение: – Этот человек! Я скорее проведу всю свою жизнь в монастыре, чем выйду замуж за такого, как он. Она сказала, что, так как граф в тюрьме, она имеет право распоряжаться моей жизнью. Ив почти все время в Нортгемптоне, и она хочет отдать ему мое приданое. Я слышала, как они это замышляли. – Она подняла голову и прямо посмотрела на него. – Я знала, что не смогу там остаться, даже ради детей. Ив – мерзавец.
Он увидел, что глаза ее потемнели при каком-то неприятном воспоминании, и почувствовал, что в нем закипает гнев.
– Он посмел к тебе прикоснуться? Если так, то видит Бог…
Она колебалась:
– Нет, по крайней мере, ничего страшного.
– Я его убью за это, – Ричард говорил, сам удивляясь гневу в своем голосе. – Что ты сделала?
– Я попросила Хакона помочь мне. Он взял лошадей несколько дней назад, и мы выехали в Эли. Там сестры дали мне эту одежду. Я подумала, что никто не станет меня тревожить, если я буду так одета, и я боялась, что Ив может поехать следом за мной. Хакон – внизу. Он ездил домой, чтобы убедиться, что все в порядке с женой и детьми, теперь он хочет вернуться в Винчестер. Он не может без графа.
– А ты? – спокойно спросил Ричард. Давно забытые мечты вдруг ожили, и ушло уныние, в котором он жил в последнее время. Она сидела совершено прямая, задрапированная в бесформенные одеяния, и у него внезапно возникло желание сорвать их с нее и выбросить.
– Монахини в Эли сказали, что я могла бы поступить к ним, – тихо сказала она.
– И ты собираешься так сделать? – он знал, что это звучит грубо, но причиной тому был страх.
Она не подняла глаз, но покачала головой:
– Я не хочу, но я ничего не умею, и если нет ничего другого… – ее слова повисли в воздухе.
Он склонился и снова взял ее руку, упав к ее ногам.
– Я поклялся, – тяжело произнес он, – я поклялся не просить тебя снова о том, чтобы ты пришла ко мне…
Она подняла глаза, и сколько благодарности было в них! Как она не видела раньше, что он за человек?
– Поэтому я и пришла, как должна была сделать еще давно. Только я боялась, что слишком поздно, что ты этого уже не хочешь.