Я молчал.
“Но моя смерть им ничего не даст. Тогда что? Каторга? Заточение? То же не вариант. Плохая идея держать сильного мага взаперти. Он может найти лазейки не только для побега, но и для мести.”
— Подсудимый, вы меня слышали? Что вы можете сказать в свое оправдание? — повторил Чернявский.
Моя улыбка стала шире и посмотрел на графа.
— Ничего.
Чернявский на мгновение смешался, но тут же взял себя в руки и равнодушно хмыкнул:
— Как знаете. Тогда я закончил. Передаю слово председателю суда.
Болотов встал, став белее своего парика, взял со стола бумаги и в очередной раз промокнул лоб.
— Г-граф Верховцев, — заикаясь начал Болотов, — На основании вышеизложенного и руководствуясь действующим имперским законодательством, суд приговаривает графа Александра Васильевича Верховцева виновным в совершении многочисленных преступлений против власти, народа и лично императора. И приговаривает к пожизненному лишению магии. Также суд постановил заклеймить виновного печатью отступника.
— Отступника?! Вы ополоумели, граф?! — вырвалось у меня и внутри все заледенело.
Это не просто высшая мера наказания для мага — это позор.
Я захлебнулся от ярости, сжал кулаки до боли в сломанных пальцах и хотел было выдохнуть заклинание... Тщетно. Магический резерв, но тот был безнадежно пуст. Слишком долго меня продержали в кандалах. Магия покинула тело.
Вскочил, желая хоть руками передавить подлецов. Вырвать лживые языки, выдавить наглые очи, сломать пару хребтов.
Арапов кивнул и меня быстро схомутали. Навалились с двух сторон, лишая возможности двигаться, пригнули голову к полу и заломили руки за спину. Мне оставалось лишь сгорать от собственной злости и ненависти.
— Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, — взвизгнул Болотов, криво стукнул молоточком и плюхнулся на свое место, обливаясь потом.
Люди в зале одновременно выдохнули. Наступила вязкая тишина.
Чернявский встал и вежливо попросил охранку проводить меня в камеру.
Я же тешил себя надеждой, что перед ритуалом они обязаны снять с меня кандалы.
***
Били меня со вкусом.
Я слышал, как трещали ребра и ломались кости. Не мог вздохнуть от крови в горле, не мог кричать от ремня, стягивающего шею. Глаз заплыл, рука повисла плетью. Меня держала в сознании только желание уничтожить их всех. Только бы дорваться до силы!
Ритуал состоится сегодня. Это я знал. Иначе бы продолжали держать в темнице без еды и света. Маги ведь могут так прожить долго, очень долго. Поэтому предатели решили не рисковать, а закончить со мной поскорее.
Тюремщики закончили делать из меня отбивную, подхватили под руки и поволокли вниз по каменной лестнице. Каждая ступенька отзывалась вспышкой пронзительной боли, но я не жаловался, берег силы для последнего рывка.
— Ваше сиятельство, — ласково улыбнулся Чернявский. — Рад видеть
Из судей здесь был только он, остальные десятеро — маги. Древние даже на вид старцы и молоденькие ведьмы, разменявшие не одну сотню лет.
На приветствие я не ответил. Губы слиплись от крови, но думаю, этот хмырь не расстроился.
Помещение ритуальной залы представляло собой большой полукруг с высокими колоннами, устремленных к потолку, а на полу выдолблены диковинной вязью символы жизни, смерти и разума — Ар, Мя и Рэн — основа для заклинаний. Я был здесь не единожды — стены отделаны магическим камнем, который не давало силе просачиваться вовне. Все, что произойдет тут, навеки тут и останется. В том числе я.
Меня протащили в центр залы, бесцеремонно бросив на границу ритуального узора. Один из магов брезгливо пихнул меня ногой, чтобы я не закрывал нужные линии.
С трудом поднял голову, взглянул на него...
— Ба! Иннокентий! — я не смог сдержал восклицания. — Что мразь косорылая, так и метишь на моё место? Не думаю, что тебе повезет.
Он не ответил, побледнел и позорно спрятался за покатые плечи ведьм. Трус несчастный.
— Начинайте! — важно скомандовал Чернявский и отошел к самой стене.
Ему вообще следовало бы выйти, как не обладающему силой, но он решил остаться, чтобы всецело насладиться зрелищем ритуала.
Лишение магии — крайне болезненный и неприятный. По рассказам выживших, это было похоже на долгое выворачивание наизнанку. Сила остервенело рвалась наружу, оставляя после себя дикий рисунок из шрамов и покалеченную психику.
Я проводил взглядом Чернявского, заглянул в его темные глаза и понял — он хочет меня убить. Иначе, зачем бы он остался? Садист. Грязный, мерзкий садист. Мне стало невыносимо противно.