Тот попросил мясо, овощную похлебку, пудинг и пирожки. Графиню и Филиппу провели по шаткой лестнице наверх, в темную комнатушку, где их встретила заспанная служанка, принесшая им воду и полотенца. Дамы с удовольствием умылись с дороги. Когда они вернулись в зал, еда уже была на столе. Филиппа, измученная переживаниями и подозрениями, неожиданно для себя обнаружила, что голодна как волк. Она с удовольствием стала есть простую горячую похлебку с черным хлебом, так как другого хлеба в этом трактире не было – например, не было пышного белого хлеба, к которому сэр Рис привык гораздо больше.
Крессида во время обеда не проронила ни слова, и сэр Рис из этого сделал вывод, что она молчит из вежливости. Когда женщины поднимались по лестнице, Филиппа решила, что не будет делиться с матерью своими подозрениями и страхами: взглянув на мать, когда они сидели за столом, Филиппа поняла, что Крессида прекрасно осознает, какая опасность нависла над ними.
Но их подозрения оказались напрасны, ничего страшного не произошло. Сквайр сэра Риса оплатил счет, Питер пошел проверить, хорошо ли накормили и напоили лошадей. Сэр Рис был настолько любезен, что предложил графине Роксетер руку, чтобы провести ее через двор трактира.
– Я решил, что в базарный день нам лучше остановиться в трактире попроще, – объяснил сэр Рис. – Разумеется, это совсем не то, к чему вы привыкли в замке герцогини Маргарет там, во Франции.
– Еда была очень вкусная, а трактир на удивление чистый, – возразила графиня.
Питер подсадил свою госпожу в седло, и, так как Дэвид задержался в трактире, сэр Рис снова помог Филиппе взобраться на ее лошадку.
– Вы правильно сделали, что переоделись в купеческую одежду. Никому и в голову не придет, что вы благородного происхождения, – заметил сэр Рис, пощупав рукав ее шерстяного платья.
– Мы и не думали переодеваться, сэр. Это наша повседневная одежда, так как во Франции мы живем очень бедно, в то время как вы наслаждаетесь безумной роскошью, захватив поместья моего отца, – побледнев от гнева, проговорила Филиппа.
Он окинул ее взглядом с головы до ног. Как она хороша даже в этом простом сером платье! Ее золотистые локоны выбились из-под простого льняного чепца и рассыпались по плечам, когда она откинула капюшон своего дорожного плаща.
Он как-то сказал ее матери, что Филиппа унаследовала ее сказочную красоту, но у дочери эта красота усиливалась обаянием юности. У нее был прекрасный цвет лица и зеленовато-голубые глаза, которые в солнечный день казались бирюзовыми. Была какая-то трогательная, почти детская, хрупкость в ее изящной, миниатюрной фигурке. Он это заметил еще тогда, когда пришел ей на помощь во дворе того трактира у пристани. Это вызвало в нем горячее желание защитить ее и оберегать от превратностей судьбы. При взгляде на ее совершенную красоту у него сладко замирало сердце и молодая горячая кровь быстрее бежала по венам. Он видел, с какой ненавистью она смотрит на него, видел это по ее гордо вскинутому подбородку, по высокомерному выражению прекрасного лица, в брезгливо поджатых чувственных губах, которые он с удовольствием поцеловал бы.
Он внутренне усмехнулся. Ей еще не раз понадобится его помощь, и было бы благоразумнее – в целях собственной безопасности – не поддаваться опрометчивому желанию наносить ему оскорбления и открыто враждовать с ним.
– Так вот в чем причина вашей внезапной ненависти ко мне! – пробормотал он, глядя на нее понимающим взглядом, его темные глаза смотрели внимательно, даже пытливо. – Уж не в том ли, что ваш человек рассказал вам о моих поместьях и о том, как они достались моему отцу?
– Я ни к кому не испытываю ненависти, сэр, – ответила Филиппа ледяным тоном. – Это противоречит постулатам Святой Церкви. Более подходящим словом было бы «презрение» – оно лучше выражает те чувства, которые я испытываю по отношению к вам.
– Вы считаете, что я должен отказаться от наследства? – со смехом проговорил он. – Вы плохо знаете жизнь, леди Филиппа! Ваш отец предпочел служить королю Ричарду Третьему, ныне покойному. Прими он другое решение, все было бы иначе.
Филиппа побледнела как полотно. Увидев, что она не собирается отвечать на его выпад, сэр Рис поклонился и пришпорил своего жеребца.
Графиня не слышала, что сказал сэр Рис, но чуткое сердце матери подсказало ей, что ее дочь пришла в неописуемый гнев. Леди Роксетер повернулась в седле и пристально посмотрела на Филиппу, взглядом напоминая ей, что они должны вести себя очень осмотрительно.
Остальную часть дня они ехали молча и только поздно вечером добрались до трактира в пригороде Кармартена. Жене хозяина трактира сэр Рис сообщил, что сопровождает свою двоюродную сестру, ее дочь и брата в Ладлоу, чтобы навестить больного родственника. Он договорился, чтобы дамам предоставили отдельную комнату. О себе сэр Рис сказал, что ему достаточно места в общей комнате, а когда Питер сообщил, что будет спать с лошадьми в конюшне, сэр Рис отправил туда и своего сквайра Дэвида.
После вкусного ужина леди ушли в свою комнату и помогли друг другу раздеться.
– Филиппа, ты что, поссорилась с сэром Рисом? Я же просила тебя быть предельно осторожной! Ты забыла, что опасность подстерегает нас на каждом шагу? Я сразу заметила, что между вами что-то произошло. Прошу тебя, не ссорься с этим человеком! – с тревогой сказала графиня.
– Я просто сказала ему, что он разбогател за наш счет, – раздраженно проговорила Филиппа.
– Когда после смерти короля Ричарда конфисковали земли твоего отца, нынешний король, Генрих, был волен отдать их любому из своих сторонников! Не сэру Рису, так кому-нибудь другому! – возразила Крессида.
– Да, но отец сэра Риса предал законного короля Ричарда и переметнулся на сторону теперешнего короля Генриха! – сказала Филиппа с презрением.
– Во время битвы при Редмуре сэр Рис был еще ребенком, и мы не можем осуждать его за действия его отца. Во всяком случае, эта битва была очень давно, а нам с отцом надо подумать о твоем будущем, а не о том, чего уже не вернешь.
Вскоре графиня заснула в своей постели, а Филиппа решила, что впредь будет меньше говорить и больше слушать. Несмотря на усталость, она не могла заснуть. Ее одолевали те же сомнения и страхи, что и в Пембруке: она боялась, что сэр Рис все же выдаст их. Она должна уговорить мать избавиться от настойчивой опеки этого джентльмена.
Убедившись, что мать крепко спит, Филиппа осторожно встала с постели и бесшумно проскользнула к двери. Отодвинув задвижку, девушка открыла дверь и вышла на лестничную площадку. Она оказалась в кромешной темноте: взять со стола подсвечник с зажженной свечой она побоялась. Постояв минуту-другую, Филиппа подождала, пока глаза привыкнут к темноте, и только сделала несколько шагов, как споткнулась обо что-то мягкое.
– Питер, – шепотом позвала она. Но прежде, чем она успела разглядеть спящего человека, тот быстро вскочил на ноги, одной рукой крепко прижал ее к себе, а другой зажал ей рот.
– Господи, это никак вы? Неужели та ночная встреча с грабителем в Милфорд-Хейвене вас ничему не научила? – раздался в темноте чей-то хриплый шепот.
Она попыталась вырваться из неожиданного плена, но силы были слишком неравны. Филиппа вдруг поняла, что попала в руки того самого человека, от которого решила во что бы то ни стало избавиться.
– Обещайте, что не закричите, если я не стану зажимать вам рот, а то от вашего крика проснутся все постояльцы трактира! Если не закричите, то кивните головой, – предложил ей этот ненавистный и вездесущий сэр Рис.
Филиппа кивнула, и он убрал руку. Девушка облегченно вдохнула воздух: еще немного, и она бы начала задыхаться. Она почувствовала, что у нее подкашиваются ноги, и, чтобы не упасть, прислонилась к стене.