Выбрать главу

Бюсси отпрыгнул назад; расстояние между ним и противниками увеличилось до трех шагов; четыре шпаги устремились вслед и быстро догнали его, но слишком поздно: он успел сделать еще один скачок и прислониться к стене. Тут он остановился, сильный, как Ахилл или Роланд, встречая улыбкой шквал ударов и проклятий, обрушившихся на его голову.

Внезапно он почувствовал, что лоб его покрылся испариной, а в глазах помутилось. Бюсси совсем позабыл о своей ране, и эти признаки надвигающегося обморока напомнили ему о ней.

— Ага, слабеешь! — крикнул Келюс, учащая удары.

— Суди сам, — сказал Бюсси — вот, получай!

И эфесом шпаги он хватил Келюса в висок. От удара этой железной руки миньон короля навзничь рухнул на землю.

Возбужденный, словно дикий вепрь, который, отбросив насевших на него собак, сам кидается на врагов, Бюсси издал яростный вопль и ринулся вперед. Д’О и д’Эпернон отступили. Можирон поднял Келюса с земли и поддерживал его; Бюсси каблуком сломал шпагу Келюса и колющим ударом ранил д’Эпернона в предплечье. Одно мгновение казалось, что он победил. Но Келюс пришел в себя, Шомберг, несмотря на ранение, присоединился к товарищам, и снова четыре шпаги засверкали перед Бюсси, который вторично почувствовал себя на краю гибели, но напряг все силы и, шаг за шагом, снова начал отступать к стене. Ледяной пот на лбу, глухой звон в ушах, кровавая пелена, застилающая глаза, — все свидетельствовало, что силы его на исходе. Шпага ему не повиновалась, мысли путались. Вытянув назад левую руку, он нащупал стену и, прикоснувшись к ее холодной поверхности, почувствовал некоторое облегчение, но тут, к его великому удивлению, стена подалась под его рукой. Это была незапертая дверь.

Бюсси воспрянул духом и, понимая, что наступает решающий миг, собрал остатки сил. Он так стремительно и с такой яростью атаковал противников, что они либо опустили шпаги, либо отвели их в сторону. Воспользовавшись этой мгновенной передышкой, Бюсси проскользнул в дверной проем и, повернувшись, толкнул дверь резким ударом плеча. Щелкнул замок. Теперь все было позади. Смертельная опасность миновала. Бюсси победил, потому что сумел остаться в живых.

Затуманенным радостью взором он взглянул в дверное окошечко и сквозь частую решетку увидел бледные, растерянные, злые лица врагов. Сначала раздался глухой стук — это шпаги со всего маху вонзались в толстую деревянную дверь, затем послышались вопли бешенства и безрассудные вызовы. И тогда Бюсси почувствовал, что земля уходит у него из-под ног и стена шатается. Он сделал три шага вперед и оказался в какой-то прихожей, затем повернулся кругом и упал навзничь на ступеньки лестницы. Ему показалось, что он проваливается в глубокую, темную яму. Бюсси лишился чувств.

III

О ТОМ, КАК ТРУДНО ПОРОЙ ОТЛИЧИТЬ СОН ОТ ЯВИ

Прежде чем потерять сознание, Бюсси успел засунуть под рубашку носовой платок и сверху прижать его перевязью от шпаги, соорудив таким образом некое подобие повязки на зияющую рану, откуда вытекала горячая струя крови. Но к тому времени он уже потерял много крови, и обморок, о котором мы рассказали в предыдущей главе, был неизбежен.

Однако то ли в воспаленном от боли и гнева мозгу раненого, несмотря на глубокий обморок, все еще теплилось сознание, то ли обморочное состояние на некоторое время сменилось лихорадкой, которая, в свою очередь, уступила место новому обмороку, но вот что он увидел или что привиделось ему за этот миг бодрствования или сна — за мгновение сумерек, промелькнувшее между мраком двух ночей.

Он лежит в какой-то комнате, обставленной мебелью резного дерева, стены комнаты увешаны гобеленами с изображениями людей, потолок расписан. Люди на гобеленах стоят в самых разных позах: одни держат в руках цветы, другие — копья; кажется, будто они вышли из стен и толпятся, пытаясь по какой-то невидимой лестнице взобраться на потолок. В проеме между окнами висит напоенный светом портрет женщины, однако Бюсси чудится, что рамой портрету служит дверной наличник. Он лежит неподвижно, словно прикованный к своему ложу сверхъестественной силой, лишенный возможности даже пошевелиться, утратив все чувства, кроме зрения, и с нежностью смотрит на окружающие его человеческие фигуры. Его восхищают и жеманные улыбки дам с цветами в руках, и неестественно бурный гнев кавалеров, вооруженных шпагами. Видит он эти фигуры впервые или где-то они ему уже встречались? Этого он не может понять, мыслям мешает ощущение тяжести в голове.