— Теперь, Генрих, — сказал он, — садись в мое кресло и не мешай мне.
Генрих повиновался, он начинал понимать.
— Ты не отвечаешь, — снова раздался голос, — это подтверждает твою закоснелость в грехе.
— О! Помилуй, помилуй меня, Господи! — взмолился Шико, гнусавя, как король.
Затем он прошептал Генриху:
— Забавно, черт побери! Понимаешь, сын мой. Господь Бог не узнал Шико.
— Что ты хочешь этим сказать? — удивился Генрих.
— Погоди, погоди, ты еще не то услышишь.
— Нечестивец! — загремел голос.
— Да, Господи, да, — зачастил Шико, — я закоренелый грешник, заядлый греховодник.
— Тогда признайся в своих преступлениях и покайся.
— Признаюсь, — сказал Шико, — что вел себя как настоящий предатель по отношению к моему кузену Конде, чью жену я обольстил, и я раскаиваюсь.
— Что, что ты там мелешь? — зашептал король. — Замолчи, пожалуйста! Эта история давно уже никого не интересует.
— Ах, верно, — сказал Шико, — пойдем дальше.
— Говори, — приказал голос.
— Признаюсь, — продолжал мнимый Генрих, — что нагло обокрал поляков: они выбрали меня королем, а я в одну прекрасную ночь удрал, прихватив с собой все драгоценности, и теперь раскаиваюсь.
— Бездельник, — прошипел Генрих, — что ты там вспоминаешь? Все это забыто.
— Мне обязательно нужно и дальше его обманывать, — возразил Шико. — Положитесь на меня.
— Признаюсь, — загнусавил шут, — что похитил французский престол у своего брата, герцога Алансонского, которому он принадлежал по праву, после того как я, по всей форме отказавшись от французской короны, согласился занять польский трон, и теперь раскаиваюсь.
— Негодяй, — простонал король.
— Речь идет не только об этом, — заметил голос.
— Признаюсь, что вступил в сговор с моей доброй матушкой Екатериной Медичи с целью изгнать из Франции моего шурина, короля Наваррского, предварительно поубивав всех его друзей, и мою сестру, королеву Маргариту, предварительно поубивав всех ее возлюбленных, в чем я искренне раскаиваюсь.
— Ах ты, разбойник! — гневно процедил король сквозь плотно сжатые зубы.
— Государь, не будем оскорблять Всевышнего, пытаясь скрыть от Него то, что Ему и без нас доподлинно известно.
— Речь идет не о политике, — сказал голос.
— Ах, вот оно что, — слезливым тоном отозвался Шико. — Значит, речь идет о моих правах, не так ли?
— Продолжай! — прогремел голос.
— Чистая правда, Господи, — каялся Шико от имени короля, — я слишком изнежен, ленив, слабоволен, глуп и лицемерен.
— Это верно, — глухо подтвердил голос.
— Я плохо обращаюсь с женщинами, прежде всего с моей женой, такой достойной особой.
— Подобает возлюбить свою жену, как себя самого, и предпочитать ее всем на свете, — наставительно изрек голос.
— Ах, — с отчаянием вскричал Шико, — тогда я порядком нагрешил!
— И вынуждаешь к греху других, подавая им пример.
— Это правда, чистая правда.
— Ты чуть было не погубил бедного Сен-Люка.
— Как! — возразил Шико. — А ты уверен, Господи, что я еще не погубил его окончательно?
— Нет, он еще не погиб, но может погибнуть, а вместе с ним и ты, если завтра же утром, и никак не позже, ты не отошлешь его домой, к семье.
— Ага, — прошептал Шико королю, — сдается мне, что голос дружит с домом де Коссе.
— И если ты сделаешь Сен-Люка герцогом, а его жену герцогиней в воздаяние за те дни, которые ей пришлось прожить соломенной вдовой…
— А если я не послушаюсь? — сказал Шико, придав своему голосу явственную нотку несогласия.
— Если ты не послушаешься, — со страшной силой загремел голос, — то будешь кипеть в большом котле, в котором уже варятся в ожидании тебя Сарданапал, Навуходоносор и маршал де Ретц!
Генрих III застонал. При этой угрозе его снова обуял дикий страх.
— Чума на мою голову! — выругался Шико. — Заметь, Генрих, как Небеса интересуются господином де Сен-Люком. Черт меня побери, можно подумать, что добрый боженька сидит у него в кармане.
Но Генрих либо не слышал шуток Шико, либо, если он их слышал, они его не успокаивали.
— Я погиб, — растерянно твердил он, — я погиб, этот глас свыше меня убьет.
— Глас свыше! — передразнил его Шико. — Ах, на сей раз ты обманываешься. Голос сбоку, не более.
— Как это — голос сбоку? — удивился Генрих.
— Ну да, разве ты не слышишь, сын мой? Голос выходит из этой стены. Генрих, Господь Бог живет в Лувре. Вероятно, он, как и император Карл Пятый, решил завернуть во Францию по дороге в ад.