Бюсси ожидал. Человек с завязанными глазами сделал еще пять или шесть шагов.
— Господи помилуй, — прошептал Бюсси, — по-моему, он разговаривает сам с собой. Нет, он не пьяница и не сумасшедший. Он математик и пытается решить какую-то задачу.
Эту последнюю мысль нашему наблюдателю подсказали слова, которые бормотал человек с фонарем:
— Четыреста восемьдесят восемь, четыреста восемьдесят девять, четыреста девяносто. Должно быть, где-то здесь.
И таинственный незнакомец, приподняв повязку, подошел к двери дома, возле которого он оказался, и тщательно ее обследовал.
— Нет, — сказал он, — дверь явно не та.
Затем опустил повязку на глаза и снова зашагал, отсчитывая на ходу:
— Четыреста девяносто один, четыреста девяносто два, четыреста девяносто три, четыреста девяносто четыре… Здесь должно быть “горячо”.
Он опять приподнял повязку и, подойдя к двери, соседней с той, возле которой спрятался Бюсси, осмотрел ее с не меньшим вниманием, чем первую.
— Гм! Гм! — произнес он. — Вот эта вполне подходит. Нет… да, да… нет… чертовы двери, они похожи друг на друга как две капли воды.
“К такому выводу пришел и я, — подумал Бюсси, — этот математик начинает внушать мне уважение”.
Математик надвинул повязку на глаза и продолжал свой путь.
— Четыреста девяносто пять, четыреста девяносто шесть, четыреста девяносто семь, четыреста девяносто восемь, четыреста девяносто девять… Если напротив меня есть дверь, — сказал он, — то это и должна быть та самая…
Дверь тут действительно имелась, и это была как раз та самая, в нише которой прятался Бюсси, в результате чего, приподняв повязку, предполагаемый математик оказался лицом к лицу с нашим героем.
— Ну как? — поинтересовался Бюсси.
— Ой! — вскрикнул любитель ночных прогулок, отступая на шаг.
— Вот те раз! — сказал Бюсси.
— Но это невозможно! — воскликнул неизвестный.
— Как видите, возможно, но случай и в самом деле необычный. Так, значит, вы тот самый лекарь?
— А вы тот самый дворянин?
— Тот самый.
— Господи Иисусе! Какая удача!
— Тот самый лекарь, — продолжал Бюсси, — который вчера вечером перевязал дворянина, получившего удар шпагой в бок?
— Верно.
— Все так, я вас сразу узнал. Должен сказать, что рука у вас нежная, легкая и в то же время очень умелая.
— Ах, сударь, я не ожидал встретить вас здесь.
— А что вы ищете?
— Дом.
— A-а, вы ищете дом? — протянул Бюсси.
— Да.
— Стало быть, вы знаете, где он?
— Как же я могу это знать? — ответил молодой человек. — Ведь мне завязали глаза, прежде чем отвести туда.
— Вас привели с завязанными глазами?
— Конечно.
— Но вы уверены, что действительно приходили в этот самый дом?
— В этот или в один из соседних. В какой именно — я не уверен, поэтому я и разыскиваю…
— Прекрасно, — сказал Бюсси, — значит, все это не сон!..
— Что все? Какой сон?
— Надо вам признаться, любезный, мне казалось, что все это приключение, кроме удара шпагой разумеется, было просто сном.
— Я вас понимаю, — сказал молодой врач, — этим вы меня не удивили, сударь.
— Почему?
— Я сам думал, что здесь кроется какая-то тайна.
— Да, любезный, и в эту тайну я хочу проникнуть. Вы не откажетесь мне помочь, не правда ли?
— Разумеется.
— По рукам! Но прежде один вопрос.
— Слушаю.
— Как вас зовут?
— Сударь, — сказал молодой лекарь, — я не стану принимать ваши слова за намеренное оскорбление. Я знаю, что, по доброму обычаю и по существующему порядку, в ответ на ваш вопрос мне подобало бы гордо вскинуть голову и, подбоченившись, спросить: “А я с кем имею честь разговаривать?” Но у вас длинная шпага, а у меня только мой ланцет, у вас вид знатного дворянина, а я, промокший до костей, по пояс в грязи, должен вам казаться каким-то проходимцем. Поэтому отвечу вам просто и чистосердечно: меня зовут Реми ле Одуэн…
— Прекрасно, сударь, тысячу раз благодарю. Что до меня, то я граф Луи де Клермон, сеньор де Бюсси.
— Бюсси д’Амбуаз! Герой Бюсси! — восторженно воскликнул молодой медик. — Так вот оно что! Сударь, вы тот самый знаменитый Бюсси, тот полковник, который, который… О!
— Тот самый, сударь. А теперь, когда мы выяснили, кто мы такие, сделайте милость, удовлетворите мое любопытство, несмотря на то, что вы вымокли и весь измазались в грязи.
— И в самом деле, — сказал молодой человек, сокрушенно разглядывая свои короткие штаны, сплошь забрызганные грязью, — мне, как Эпаминонду Фиванскому, очевидно, придется провести три дня дома, ведь в моем гардеробе всего одни штаны и один камзол. Но, простите, как мне показалось, вы соблаговолили задать мне какой-то вопрос?