— Ах, батюшка! — воскликнула я. — Ведь вы знаете — это самое заветное мое желание.
— Коли так, моя Диана, — сказал он, наклоняясь, чтобы поцеловать меня в лоб, — исполнение этого желания зависит только от тебя.
Я вдруг угадала его мысли и так страшно побледнела, что отец замер, не успев прикоснуться ко мне губами.
— Диана, дитя мое! — воскликнул он. — Милосердный Боже! Да что с тобой?
— Господин де Монсоро, не правда ли? — пролепетала я.
— А почему бы и нет? — удивился отец.
— О! Ни за что, батюшка, если у вас есть хоть капля жалости к вашей дочери, ни за что!
— Диана, любовь моя, — сказал он, — ты знаешь, что я не только жалею тебя — я молюсь на тебя; я даю тебе неделю на размышление, и если через неделю…
— О нет, нет! — вскричала я. — Не нужно мне ни недели, ни дня, ни единой минуты. Нет, нет! О, Господи, нет!
И я разрыдалась.
Батюшка обожал меня, и ему еще не приходилось видеть моих слез; он взял меня за руки, успокоил и поклялся честью дворянина, что никогда больше не заговорит со мной об этом замужестве.
Действительно, прошел месяц, а я ни разу не видела господина де Монсоро и не слышала о нем ни слова. Как-то утром мы с батюшкой получили приглашение на большой праздник, устраиваемый господином де Монсоро в честь брата короля, герцога Анжуйского, собиравшегося посетить провинцию, имя которой он носил. Праздник должен был состояться в ратуше города Анже.
К письму было приложено особое приглашение от принца; герцог писал моему отцу, что он помнит, как они в свое время встречались при дворе короля Генриха Второго, и с удовольствием снова с ним повидается.
Моим первым побуждением было упросить отца не ехать на праздник; несомненно, я настояла бы на своем, если бы приглашение исходило только от господина де Монсоро, но второе письмо подписал принц, и отец боялся отказом оскорбить его высочество.
Итак, мы отправились на бал. Господин де Монсоро встретил меня так, словно между нами ничего не произошло. В его отношении ко мне не было ни напускного безразличия, ни нарочитой любезности. Он вел себя со мной так же, как и со всеми остальными дамами, и я была рада, что он ничем не выделял меня среди собравшихся.
Совсем иначе вел себя герцог Анжуйский. Он не сводил с меня глаз. Я чувствовала себя неловко под его тяжелым взглядом и наконец, ни слова не сказав отцу о своем состоянии, незаметно устроила так, что мы уехали с бала в числе первых.
Три дня спустя господин де Монсоро появился в Меридоре. Увидев, что он едет по аллее к замку, я удалилась в свои покои.
Я боялась, как бы отец не позвал меня к гостю, но он этого не сделал. Прошло не более получаса, и господин де Монсоро покинул наш замок. Никто, даже батюшка, ни словом не обмолвился о его визите, однако мне показалось, что после появления графа барон помрачнел.
Прошло еще несколько дней. Вернувшись с прогулки по окрестностям, я узнала, что господин де Монсоро снова разговаривал с моим отцом… В мое отсутствие батюшка дважды или трижды справлялся обо мне и с беспокойством спрашивал, куда именно я могла уйти. Он приказал немедленно известить его, когда я вернусь.
И в самом деле, как только я вошла в свою комнату, отец постучался в дверь.
— Дитя мое, — обратился он ко мне, — причина, которую тебе совершенно ни к чему знать, вынуждает меня расстаться с тобой на некоторое время. Не спрашивай меня ни о чем. Пойми одно: раз уж я решаюсь провести неделю, две недели, может быть, месяц в разлуке с тобой, — эта причина уважительная.
Я вздрогнула, хотя и не могла угадать, какая опасность мне грозит. Но повторный визит господина де Монсоро не сулил мне ничего хорошего.
— И куда я должна буду уехать, батюшка? — спросила я.
— В Людский замок, к моей сестре, там ты будешь укрыта от посторонних глаз. Мы позаботимся о том, чтобы ты прибыла туда под покровом ночи.
— А вы не поедете со мной?
— Нет, я должен остаться в замке, чтобы отвести подозрение. Даже наша челядь не будет знать, куда ты уехала.
— А кто же меня проводит?
— Два человека, в которых я уверен.
— О, Боже мой! Батюшка!
Барон обнял меня.
— Дитя мое, — сказал он, — так надо.
Я знала, как он меня любит, и ни на чем не настаивала и не спрашивала никаких объяснений.
Мы договорились, что я возьму с собой мою молочную сестру Гертруду.
Батюшка покинул меня, наказав подготовиться к отъезду. Стояли самые короткие дни зимы, и к восьми часам вечера уже совсем стемнело и похолодало. В восемь часов за мной пришел отец. Мы бесшумно спустились по лестнице и прошли через сад. Барон открыл ключом калитку, выходящую в лес. За ней нас ожидали запряженная карета и двое сопровождающих. Батюшка долго говорил с ними, как мне показалось, поручая меня их попечению. Я села в экипаж. Гертруда заняла место рядом со мной. Барон обнял меня на прощанье, и мы тронулись в путь.